— Перестань! — отмахнулась миссис Роли. — Если молодой человек и девушка хотят наслаждаться обществом друг друга, это не касается ни нас, ни священника. Как будто мы с тобой в свое время не делали то же самое!
— Дорогая моя!
— Пусть это беспокоит ханжей! — Маленькая пухленькая женщина вновь разразилась слезами. — Но он женат, Огастес! И его жена...
— Она мне не жена, — прервал Даруэнт. — Ее ожидает сюрприз. Малберри!
— Что, Дик?
— Разве брак нельзя аннулировать, поскольку супружеские отношения так и не были осуществлены? Этот термин всегда меня забавлял.
— Аннулировать можно. — Малберри нахмурился. — Но у меня был разговор с этим старым лисом Крокитом.
— Ну?
— Дедушка вашей драгоценной Кэролайн, — объяснил адвокат, — предусмотрел все. В случае аннулирования брака, разрыва, даже развода, подтвержденного парламентским актом, что почти невозможно, она лишается наследства. Неужели вы не понимаете, что Кэролайн будет сопротивляться изо всех сил?
— В таком случае, — заметил Даруэнт, — нам лучше первыми начать боевые действия.
При мысли о Долли его каждый раз охватывал страх перед операцией. Конечно, этот хирург достаточно опытен, но, когда пациент лежит привязанным к столу, даже алкоголь или лауданум[59]
не могут умерить боль.— Если болезнь Долли не... серьезна, — обратился он к супругам Роли, — вы согласны переехать на Сент-Джеймс-сквер и заботиться о ней? Театр все равно закрыт, и среди лета у вас вряд ли есть там какие-то обязанности.
Даруэнт не понимал причины наступившего молчания.
Канарейка в клетке, свисающей с гнилых досок потолка, начала тихо петь. Супруги обменялись взглядами.
— Очевидно, Дик, Долли не рассказала вам, — медленно заговорил мистер Роли.
— О чем?
— У меня больше нет обязанностей в театре. В конце апреля меня уволили. Можно сказать, с позором.
— Простите мою нескромность, но... как же вы жили с тех пор?
— Честно говоря, Дик, осталось у нас немного. — Мистер Роли избегал его взгляда. — Два фунта восемь пенсов и три фартинга. Мы с Эммой, как последние моты, потратили сегодня пять пенсов на выпивку. — Темные глаза старика блеснули под дрожащими веками. — А вы, Дик, просите нас переехать вместе с Долли как о великой чести! Вы умеете заставить человека не чувствовать себя никчемным, благослови вас Бог!
Миссис Роли отвернулась к окну, чтобы спрятать лицо.
— Не чувствовать себя никчемным, — с горечью повторил Даруэнт. — Почему вас уволили?
Огастес Роли выглядел виноватым. Величавой позы как не бывало. Подняв руки, способные так быстро превратить бутафорский королевский трон в реальный, он посмотрел на них и снова опустил. Позади него слышались заливчатые трели канарейки.
— Я имел неосторожность пролить краску на сапог джентльмена, который шел в артистическую. Он едва взглянул на меня, и я надеялся, что это осталось незамеченным. Но мне сообщили, что он и его четверо друзей подали пять жалоб. Что могла сделать дирекция?
— То, что я не могу упомянуть в присутствии миссис Роли, — ответил Даруэнт. — Могу я узнать имя этого джентльмена?
— Боюсь, он вращается в более высоких сферах, чем наши. Его зовут Бакстоун. Сэр Джон Бакстоун.
Часы на прогнувшейся каминной полке с хрипом пробили половину шестого.
Даруэнт застыл как вкопанный, придерживая рукой серую накидку на левом плече. Его взгляд, внезапно испугавший Эмму Роли, скользнул по циферблату, отметив время, и вновь устремился на мистера Роли.
— Значит, у сэра Джона Бакстоуна имеются целых четыре друга?
— Они его обожают, Дик. Но к чему об этом говорить. В Лондоне нет человека, который бы не боялся сэра Джона.
— Полегче, Дик! — опять вмешался Хьюберт Малберри. — Сядь и успокойся.
В дверях спальни появилась внушительная фигура мистера Херфорда.
— Милорд, — заговорил хирург, заставив супругов Роли обернуться, — вы хотели знать, нуждается ли пациентка в операции. Позвольте вас заверить, в этом нет надобности.
Колени Даруэнта ослабели от чувства облегчения. Ему пришлось последовать совету мистера Малберри и опуститься на стул.
— Значит, вы считаете ее болезнь не... серьезной?
— Безусловно, милорд, — сухо отозвался мистер Херфорд, — если только не относиться серьезно к простому несварению желудка, которое, увы, может атаковать любого из нас.
— Благодарю вас! — Даруэнт откашлялся. — А как же жар и боль?
Мистер Херфорд колебался, закатив глаза и поджав губы.
— Боль, похоже, сосредоточена здесь. — Он прижал руку к правой стороне низа живота. — Но ее нужно рассматривать в связи с другими симптомами. Если пациент и нуждается в операции, то еще неизвестной медицинской науке. — Его глаза весело блеснули. — Но мы считаем такое крайне маловероятным, милорд.
Даруэнт, будучи агностиком, вознес про себя благодарственную молитву.
— В то же время, — продолжал мистер Херфорд, — я должен признать, что некоторые симптомы меня не то что тревожат, но... озадачивают.
Даруэнт встал и поднял шляпу, которую, войдя, бросил в углу комнаты.
— Как вы думаете, ей повредит переезд в другое место?
— Конечно нет! Думаю, это пойдет ей на пользу.
— Не будете ли вы так любезны, мистер Херфорд, сопроводить ее?