Ньюгейтская невеста

Губы Долли шевельнулись, словно она пыталась что-то сказать. Даруэнт подошел к ней и взял ее за руку, но не услышал ни слова.

Он недолго пробыл наедине с Долли. Спустя минуту в дверь протиснулась дородная фигура мистера Херфорда. Впоследствии Даруэнт не мог припомнить, чтобы они обменялись хотя бы четырьмя фразами.

Хирург не произнес ни слова упрека и не тратил времени зря. Положив шляпу и саквояж у кровати, он начал осматривать больную.

Даруэнт мерил шагами комнату. Опустив руки в серебряное ведерко, он плеснул себе в лицо ледяной водой и, выпрямившись, почувствовал головокружение. Им овладела усталость, и Даруэнт спрашивал себя, хватит ли ему сил для последней смертельной схватки сегодняшней ночью. Но эти мысли исчезли, когда он вернулся к кровати.

Мистер Херфорд, сняв с Долли платье при помощи ножа, как и ранее Таунсенд, снова накрыл ее шелковым одеялом, оставив сверху только обнаженную руку. Одной рукой он щупал пульс, а другой держал золотые часы с открытой крышкой.

«Есть хоть какая-нибудь надежда?» — взглядом спросил Даруэнт.

«Никакой», — ответили ему глаза хирурга.

Вскоре мистер Херфорд защелкнул крышку часов. Конец еще не наступил. Хирург сидел на краю кровати, а Даруэнт стоял рядом с ним.

Казалось, Долли едва ощущает боль. Когда аппендикс лопнул, она напряглась под одеялом и через двадцать минут испустила дух.

Поднявшись, мистер Херфорд осторожно накрыл шелковым одеялом ее руку и лицо. Подобрав с пола саквояж и сунув шляпу под мышку, он посмотрел на Даруэнта, задавая безмолвный вопрос, прислать ли кого-нибудь наверх. Даруэнт молча покачал головой.

— Моя карета, — заговорил хирург, — прибыла сюда почти одновременно с вашим лордством. Но я оставался внизу, чтобы расспросить кое-кого. — Он сделал паузу. — Очень сожалею...

— Вы сделали все, что могли.

Мистер Херфорд поклонился. Даруэнт пожал ему руку, и хирург вышел, закрыв за собой дверь.

Некоторое время Даруэнт стоял, уставясь в пол, потом снова подошел к кровати между двумя окнами. Он думал о том, снять ли покрывало с Долли, чтобы последний раз взглянуть на нее, когда с площади донеслись звуки шарманки. Кто-то, будучи не в состоянии заснуть после недавних беспорядков, играл незатейливую мелодию.

Поверь, если юные чары твои,

Которые я созерцаю...

Круто повернувшись, Даруэнт взмахнул кулаком, намереваясь опустить его на один из резных столбиков кровати. К счастью, он промахнулся — для последней дуэли ему требовалась крепкая правая рука.

Рассеются завтра в туманной дали,

Как сказочный дар исчезает...

Так как его никто не видел, Даруэнт бросил взгляд на неподвижное тело Долли и прижал руки к глазам.

Ты все еще будешь как прежде любим.

Пускай красота потускнеет...

Он пытался закрыть внутренний слух для воображаемых слов песни, но, шагнув в центр комнаты, понял, что не в состоянии это сделать. Знал ли Томас Мур[121], автор текста, что эта жалкая мелодия может причинять боль, как глубокая рана, и звучать как голос совести? Несомненно, его сентиментальная душа была бы удовлетворена.

Желанья души вокруг счастья руин

Листочками зазеленеют.

Музыка наконец смолкла.

Разум Даруэнта не был затуманен — напротив, он был ясен, как никогда, различая с ужасающей четкостью, где правда, а где ложь.

Кэролайн абсолютно права. Он никогда не был влюблен в Долли, а просто превратил ее в нимфу, которая обитала в Аркадии, изготовленной из закопченного сажей Ковент-Гардена, Пантеона на Оксфорд-стрит и китайских фонариков среди деревьев Воксхолла.

Это было горше всего. Ему следовало влюбиться в Долли, но он предпочел голубоглазую Цирцею с каштановыми локонами, внешне страстную и соблазнительную, а в душе холодную, как гинеи, которым она поклонялась. Когда пришло время, Кэролайн обошлась с Долли так же безжалостно, как обошлась с ним в Ньюгейте.

Может ли он вырвать из сердца эту любовь? Вероятно, нет. Но Кэролайн обожает деньги, и с ней удастся договориться.

Даруэнт вернулся к кровати и, не поднимая покрывала, прижался щекой к щеке Долли.

— До свидания, дорогая, — прошептал он. — Надеюсь, я еще до утра присоединюсь к тебе.

У двери послышался деликатный кашель.

— Прошу прощения, ваше лордство. — Элфред глядел в сторону. — Я взял на себя смелость...

— Вы поступили правильно, — прервал его Даруэнт, отойдя от кровати. — Возможно, я покину Лондон надолго, если не навсегда. — Внезапно ему в голову пришла новая идея. — Вероятно, я куплю себе офицерский патент. Кажется, вы служили в армии. Не хотели бы вы сопровождать меня в качестве моего денщика?

Элфред опустил напудренную голову:

— Наверное, вы не знаете, милорд, но некоторые из нас готовы последовать за вами даже в ад.

В молчании они смотрели в глаза друг другу.

— Да, я этого не знал, — отозвался наконец Даруэнт, — но тем не менее очень вам благодарен.

— Милорд, — с трудом вымолвил Элфред, — позвольте сказать, как мужчина мужчине... Ее милость... она не...

Подняв на него взгляд, слуга увидел, что в лице Даруэнта нет ничего человеческого, как у одного из монстров, созданных пером Джонатана Свифта.