Нюрнберг. Скамья подсудимых (СИ)

УИЛЛИС: Через четыре дня после оглашения приговора в контрольный совет от всех кроме Кальтенбруннера, Шпеера и Шираха были поданы просьбы о помиловании. Рёдер просил заменить пожизненное заключение смертной казнью, Геринг, Йодль, Кейтель — заменить казнь через повешение расстрелом, если их просьбы о помиловании не примут. Все просьбы о помиловании были отклонены, о чём и объявил осуждённым полковник Эндрюс. Я зашёл к Герингу попрощаться. Он встретил меня с улыбкой и попросил принести саквояж с его личными вещами. Я принёс. Этот саквояж был при Геринге в день его ареста. Он хотел написать пару прощальных писем жене и дочери, и в последний раз подержать в руках свои личные вещи. Геринг знал, что охранник наблюдает за ним сквозь глазок в двери. В десять часов вечера охранник заметил, что рейхсмаршал слишком долго лежит на спине. Руки у него, как и положено, были поверх одеяла, но часовому послышался хрип, а не храп. Он позвал дежурного офицера. Они вошли в камеру. Геринг был мёртв. От кого он получил цианистый калий? Возможно, яд был спрятан в саквояже. Я был одним из подозреваемых…

Три удара молотка. Зал заседаний трибунала.

РУДЕНКО: Советский Союз желает внести в протокол своё несогласие с решением трибунала по делам подсудимых Шахта, Фриче и фон Папена. Они должны быть осуждены, а не оправданы! Мы считаем, что имперский кабинет, генеральный штаб и верховное командование фашисткой Германии должны быть объявлены преступными организациями. Мы считаем, что подсудимый Гесс должен быть приговорён к смертной казни, а не к пожизненному заключению!

ЛОРЕНС: Это всё? Вы настаиваете? Особое мнение Советского Союза будет опубликовано и приобщено к приговору. Работа трибунала завершена.

Лоренс трижды бьёт молотком. Фотовспышки, треск работающих кинокамер.

ДЖЕКСОН(подходит к Руденко). Я хотел сказать вам, Роман…

РУДЕНКО: Не надо, Роберт, не подбирайте слова.

ДЖЕКСОН: Мы оба юристы и руководствуемся нормами правосудия.

РУДЕНКО: Прошу меня извинить, я бы не хотел обсуждать эту тему.

ДЖЕКСОН: Я не о приговоре. Вы же понимаете, этот трибунал и этот приговор стали частью мировой истории. Вы хотели поставить точку. Чем вас не устраивает запятая? Или многоточие?.. Дальше мировую историю будем писать мы. Разумеется, вместе с вами. Как бы я хотел увидеть то, что увидят наши дети и внуки! Надеюсь, они найдут общий язык. Всё ещё впереди! Время меняет людей.

РУДЕНКО: Или люди меняют время.

ДЖЕКСОН: Всё только начинается!..

Сквозь помехи пробивается радиопередача.

ГОЛОС ПО РАДИО: Передаем сообщение ТАСС. Нюрнберг, шестнадцатое октября 1946 года. Восемь журналистов, по два от оккупирующих Германию держав, присутствовали при казни главных военных преступников. Исполнение приговора началось в один час одиннадцать минут…

В сумраке один за другим появляются обвинители, свидетели.

РУДЕНКО: Входят члены комиссии, медицинские эксперты, офицеры охраны.

ЛОРЕНС: От каждой из союзных стран — генерал, врач, переводчик, два корреспондента.

ДЖЕКСОН: На эшафоте два американских солдата: переводчик и палач.

УИЛЛИС: Первым вводят под руки Риббентропа. Он бледен, шатается с закрытыми глазами. С него снимают наручники, связывают за спиной руки, ставят под петлёй.

ЛОРЕНС: Священник читает молитву. Палач надевает на Риббентропа колпак, потом петлю, нажимает рычаг.

ДЖЕКСОН: Верёвка дрогнула, пошла вниз.

РУДЕНКО: Десять раз палач нажимал на рычаг, десять раз дрожала верёвка. Через полтора часа всё было кончено.

УИЛЛИС: Когда повесили последнего из осуждённых, на носилках внесли тело Геринга. Под виселицей все трупы выложили в ряд, сфотографировали в одежде и без одежды, завернули их вместе с верёвками в матрацы, положили в гробы.

ЛОРЕНС: Гробы опечатали, составили документы о смерти…

ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: В нашем концлагере было восемь печей в крематории.

ШМАГЛЕВСКАЯ: Мне каждую ночь снится Освенцим.

ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Однажды мы проснулись от страшного крика.

ШМАГЛЕВСКАЯ: С евреями приезжало много детей.

ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Газа не было, и людей заживо бросали в топки!

РОЙЗМАН: Я шёл на небо! Я был на небе! Все должны были раздеться и голыми пройти по улице до газовых камер. Нас было восемь тысяч евреев, все из Варшавы.

ВАЙЯН-КУТЮРЬЕ: Мистер Джексон, вы говорили, что должны подойти к своей задаче с такой духовной неподкупностью, чтобы в будущем этот процесс выглядел как исполнение мечты человечества о справедливости. Вы и сейчас так считаете?

ДЖЕКСОН: Нюрнбергский процесс вошёл в историю.

ШМАГЛЕВСКАЯ: Как торжество демократии и гуманизма?

ЛОРЕНС: Кто-то должен править миром.

РОЙЗМАН: Править миром? Вы сказали — править миром?