Послесловие
Процесс продолжался еще месяц, и представители обвиненных нацистских организаций взаимно обвиняли другу друга в творимых зверствах и военных преступлениях. 31 августа веем обвиняемым было предоставлено право сказать последнее слово. Геринг предал Гитлера, представив суду пространное заверение о своей невиновности, в котором призвал Бога и немецкий народ в свидетели, что он в своих поступках руководствовался исключительно патриотизмом. Столь неприкрытое лицемерие так взъярило Папена, что за обедом он, не выдержав, подошел к Герингу и гневно вопросил:
— Кто же тогда, черт возьми, повинен во всех этих разрушениях, если не вы!
За окном столовой уныло громоздились развалины Нюрнберга.
Геринг с ухмылкой скрестил руки на груди:
— Ну, а почему бы
— А я взял на себя свою долю ответственности! — отпарировал покрасневший от волнения Папен. — А как же насчет вас? Вы даже каплю ее взять не пожелали! Только и знаете, что ораторствовать впустую! Это стыд и позор!
Ярость этого старика вызывала у Геринга лишь смех.
Большинство обвиняемых признали факты изуверств, продолжая, однако, ссылаться на то, что, мол, они лично действовали из самых высоких побуждений. Генералы исполняли приказы, адмиралы действовали так, как любой другой адмирал любого другого флота, политики трудились на благо фатерланда, а финансисты раскручивали гешефты.
Розенберг признался, что искоренение расы — есть преступление, одновременно заявляя, что и вообразить не мог, что политика «радикальной изоляции» обернется такими последствиями. Франк считал, что нацисты даже не задумывались, насколько губительным для них окажется отказ от веры в Бога.
Шпеер обращался к миру с предостережениями но поводу тех катастрофических разрушений, которые принесет с собой будущая война, если она разразится: управляемые ракеты, сверхзвуковые самолеты, атомные бомбы способны превратить в пустыню все живое, а применение в войне боевых отравляющих веществ и бактериологического оружия уничтожит цивилизацию на всей планете.
Гесс на момент произнесения последнего слова внезапно (уже в третий раз) вновь обрел память и освободился от своих параноидальных провалов, после чего вновь окунулся в безмолвие в четырех стенах своей камеры.
Вообще, день ото дня обстановка в тюрьме становилась все тягостнее — подсудимые ожидали приговора, и эту тягостную атмосферу не изменили даже значительные послабления тюремного режима — встречи обвиняемых с женами, разрешение посещать друга.
Геринг признал свое поражение.
— Насчет легенды о Гитлере можете отныне не беспокоиться, — вяло заверил он меня. — Когда немцы узнают обо веем, что вскрылось в ходе этого процесса, не будет нужды осуждать его — он и так сам себя осудил.
По мере приближения знаменательного дня объявления приговора нервозность бывшего рейхсмаршала росла, теперь ему было уже явно не до смеха. Кейтель, полностью осознавая позор своего положения, выглядел весьма подавленным и даже отказался от встречи с супругой.
— Я ей в глаза посмотреть не смогу!
Заукель, Розенберг, Фриче и Функ часами ходили взад вперед но камере, после чего снова ложились на койку и замирали, пустым взором уставившись в потолок. Редер повторил, что у него нет никаких иллюзий рассчитывать на что-то, кроме смертной казни, что же до пожизненного заключения, то он расценил бы подобный приговор как благодать.
Шахт, единственный из обвиняемых, кто не терял уверенности в благоприятном исходе этого процесса лично для себя, ответил на вопросы относительно перспектив других германских промышленников, которым предстояло пройти через следующий процесс. По этому поводу он посмеивался:
— Если обвинить всех тех промышленников, кто способствовал ремилитаризации Германии, то вам следовало бы привлечь к ответственности и кое-кого из своих, — заявил он мне. — Заводы «Опель», например, ничего, кроме военной продукции не производившие, принадлежали вашему «Джснерал моторе». Нет, так поступать нельзя. Разве промышленники виноваты во всем этом?
На Риббентропа было просто больно смотреть и тем более слушать — он окончательно зациклился на своих старых перепевах. Страх смерти, не покидавший его ни на минуту, успел наложить отпечаток на его лицо. За день до вынесения приговора он дал мне понять, что мог бы написать книгу об ошибках нацистов, возможно, даже и не одну — если, конечно, ему дадут на это время. Он даже договорился до того, что предложил мне сделать жест исторического значения — выступить на процессе в защиту всех их, молить суд о пощаде, и тогда бы он обязательно смог завершить написание своих мемуаров…
Наконец, в течение двух дней — 30 сентября и 1 октября — 21 обвиняемому были вынесены приговоры:
Шахт, Папен и Фриче были оправданы.
Все остальные были признаны виновными по одному или нескольким пунктам обвинения.
И вот последняя дневниковая запись.