Нюрнбергский дневник

М-р Гриффит-Джоунс зачитал телеграмму президента Рузвельта от 24 августа 1939 года, адресованную Гитлеру, в которой президент США вновь призывал к переговорам ради избежания войны: «Ответа на свое апрельское прошлогоднее послание я так и не получил; однако, твердо осознавая, что дело мира во всем мире является самым важным из всех существующих приоритетов человечества, я вновь обращаюсь к вам в надежде на то, что угроза войны и связанные с ней людские беды еще могут быть устранены». Президент США вновь настоятельно призвал Гитлера к переговорам. И снова не получил от него ответа на свое послание.

25 августа Рузвельт выступил еще с одним посланием: «В своем ответе па мое послание президент Польши заверил меня, что правительство Польши преисполнено решимости на основе перечисленных в моем послании принципов обсудить все спорные вопросы, возникшие между Польской республикой и Германским рейхом, на переговорах или на основах взаимных уступок. Еще остается возможность уберечь бесчисленные человеческие жизни, еще есть надежда для создания нациями и народами нынешнего мира основ для добрососедского сосуществования, при условии, что Вы лично и Имперское правительство готовы к избранию пути мирного урегулирования по примеру польского правительства. Весь мир взывает к тому, что и Германия изберет именно этот путь…»

М-р Гриффит-Джоунс обратился к суду с такими словами: «Но, господин председательствующий, Германия не пожелала пойти этим путем; не пожелала и принять во внимание предостережения Папы Римского, изложенные в следующих документах!» 31 августа Римский Папа писал: «Папа не спешит расстаться с надеждой на то, что забрезжившая вдалеке перспектива переговоров может привести с справедливому и мирному решению, о котором вот уже столько времени молит весь мир».

Но все призывы оказались тщетными. Гитлер уже принял решение — война должна начаться еще при его жизни. И пока Гитлер, Риббентроп и Геринг разыгрывали фарс псевдопереговоров, вермахт нанес удар.

Тюрьма. Вечер

Камера Йодля. Во время обеда мне бросилось в глаза, что Йодль сидит отдельно от Кейтеля, и вечером я решил навестить его. Сначала темой нашей беседы было сегодняшнее представление доказательств. Йодль внешне оставался спокоен, однако чувствовалось, что он окончательно избавился от иллюзий.

— Сознание того, что нас предали, куда горше всякого поражения. Я сражался в этой войне с верой в неизбежность этой войны, защищая свое отечество. А то, что Гитлер действительно все запланировал заранее и отклонил все мирные инициативы… Теперь легко говорить… Но знай я об этом тогда, результатом бы стал кошмарный конфликт совести и чувства долга. Может быть, и к лучшему, что я ни о чем не знал. Так я хотя бы сражался в твердой убежденности своей правоты. Есть кое-что, чего никак не совместишь с честью офицера.

— Например, злодейское убийство… — вставил я.

Помедлив пару секунд, Йодль спокойно ответил: