Нюрнбергский процесс глазами психолога

Розенберг оправдывал свою деятельность на посту имперского комиссара по делам восточных территорий, утверждая, что не одобрял творимых жестокостей, однако не мог предотвратить их в должной мере. Что касалось концентрационных лагерей, то лично он не видел ни одного; на деле же он просто отказывался посещать подобные места. Розенберг признал, что, высказываясь против евреев, употреблял «весьма сильные выражения», вероятно, оперируя даже такими понятиями, как «уничтожение», однако всю эту пропагандистскую деятельность никак нельзя воспринимать буквально. Он лично никогда не поддерживал идею о том, чтобы «принцип фюрерства» ограничивал свободу личности. Просто развитие событий пошло в совершенно ином направлении, нежели замышлялось.

17 апреля. Перекрестный допрос Розенберга

Утреннее заседание.

Мистер Додд устроил Розенбергу перекрестный допрос, что позволило сдернуть с него маску невинности, в особенности когда речь зашла об отправлении на принудительные работы гражданских лиц и террористического оккупационного режима на восточных территориях. Мистер Додд предъявил суду множество документов, служивших доказательством тому, что Розенберг не ограничивался одним лишь философствованием, а, будучи имперским комиссаром по делам восточных оккупированных территорий, невзирая ни на что, проводил нацистскую политику в жизнь.

(Когда Розенбергу зачитали один документ, из которою явствовало, что в России следует действовать без оглядки на принципы гуманизма, Геринг шепнул Редеру: «Хотел бы я дожить до войны между Америкой и Россией». А когда ответственность Розенберга за творимые бесчинства на восточных территориях была полностью доказана, Геринг признался Дёницу: «Да, этот Додд хитрее, чем я предполагал».)

Документы переписки между Борманом и Розенбергом, предъявленные мистером Доддом, свидетельствовали о единстве взглядов на применение нацистской идеологии к славянским расам: «Славяне обязаны трудиться на наше благо. Если нам это не потребуется, так пусть подыхают… Размножение славян — фактор нежелательный. Пусть они пользуются противозачаточными средствами, пусть делают аборты, и чем больше, тем это будет для нас лучше. Всякое образование таит в себе опасность. Вполне достаточно научить их считать до 100… Любой образованный славянин — наш потенциальный враг. Религия может быть оставлена им в качестве отвлекающего средства. Что касается пропитания, здесь речь может идти лишь о самом необходимом. Правители — мы, и мы всегда и во всем должны быть первыми». Розенберг возразил, что, мол, стремился лишь успокоить Бормана. Что же касается его одобрения искоренения евреев, то Розенберг углубился в дефиниции слова «искоренение».

Обеденный перерыв. Во время обеда Папен высказал следующее:

— Додд задал ему вопрос, знал ли он о том, что Гесс, комендант Освенцима, знаком с его работами. Попятно, это был узловой вопрос. Розенберг отделался уклончивым ответом.

— Да, — вмешался Шахт. — Розенберг слишком много писал.

В отсеке для младших обвиняемых этот вопрос также не обошли вниманием, что вызвало оживленную перепалку о психологических аспектах процесса. Фриче настаивал на том, что данный процесс так и останется серией холостых выстрелов, если к участию в суде над нацистскими фюрерами в статусе главного обвинителя не будет допущен и весь немецкий народ. Он вновь стал уверять меня в том, что при вынесении приговора немцы, в отличие от иностранцев, церемониться не будут, поскольку последних волнуют в основном преступления, совершенные против их государств. Все четверо обвиняемых были едины во мнении, что Гитлер обманул Германию, но совершенно по-разному оценивали возможность признания факта такого обмана в случае победы Германии в войне и перспектив начала революции. Хотя Фриче полагал, что миллионы обманутых немцев готовы были взбунтоваться в конце войны, Ширах не сомневался, что вероятность бунта в стране-победительнице, объектом которого к тому же являются овеянные славой вожди, ничтожно мала.

Как мне доложили, Франк решил следующим образом подготовить аудиторию к своей защитительной речи: «Неважно, отрицаете вы все или же во всем признаетесь, стоя у свидетельской стойки, если у них в руках документ за вашей подписью, он оценивается ими как доказательство не в вашу пользу. И когда вы окажетесь за этой стойкой, вам остается лишь одно — попытаться отделаться малой кровью и предоставить события их естественному ходу. Можно пытаться пробить лбом каменную стену, но это ни в коей мере не избавит вас от фактов. Ваши адвокаты должны говорить за вас, но нет никакого смысла ударяться в отрицание того, что известно всему миру… Да, это был Великий рейх, пока существовал.

Кейтель также не удержался от соблазна погрузиться в воспоминания.