Нюрнбергский процесс глазами психолога

Камера Гесса. Повторный тест продемонстрировал сужение познавательных способностей и расстройство чувствительности, характерные для периода амнезии. Неспособность вспомнить события прошлого, припомнить уже виденные им карточки, а также заметное сужение диапазона памяти, проявившееся в неспособности к запоминанию цифр, указывали на вероятный спад. Это подтверждалось и его собственными высказываниями о неспособности сосредоточиться. В непринужденной беседе с Гессом обнаруживались провалы в памяти — он не помнил даже недавних событий, связанных с процессом. Так, он не помнил недавних показаний Бах-Зелевского, Олендорфа, Шелленберга, звучавшие на суде почти одновременно, о которых прекрасно помнили остальные обвиняемые. Показания Бах-Зелевского Гесс еще припоминал — они ассоциировались у него с бранью Геринга. Не забыл он и фильм о зверствах нацистов, виденный им незадолго до того, как к нему вернулась память и, несомненно, глубоко впечатливший его.

Вот так выглядели результаты тестирования по запоминанию числового ряда:

1 ноября — 5 по возрастанию, 4 по убыванию — всего 9.

1 декабря — 8 по возрастанию, 4 по убыванию — всего 12.

16 декабря — 8 по возрастанию, 7 по убыванию — всего 15.

20 декабря — 5 по возрастанию, 4 по убыванию — всего 9.

В конце сегодняшнего судебного заседания я сказал Гессу, что ему уже приходилось видеть эти карточки. Он был поражен и испуган этим.

— Что вы говорите! Действительно, показывали? — прошептал он. Я поспешил успокоить его, заверив, что и не ожидал, что он их непременно запомнит, поскольку они были показаны ему еще в период амнезии, что вовсе не обязательно, чтобы он запоминал такие мелочи. Гесс с энтузиазмом принял такое объяснение, заметив при этом:

— Сегодня и впрямь особенно дурной день. Я почти не могу заставить себя сосредоточиться поработать над подготовкой защиты. Думаю, это скоро пройдет.

— Вполне естественно, что связанный с процессом стресс ослабляет вашу способность сосредоточиться. Но не следует тревожиться по поводу кратковременных нарушений. И не следует преувеличивать их!

— Нет, преувеличивать их я, конечно, не буду! Если их преувеличивать, то мне никто не поверит, что это я сам приучил себя все забывать. Надеюсь, вечно так продолжаться не будет!

После этих слов Гесс снова привычно замкнулся в себе, приняв, однако, во внимание мои заверения, что я и впредь буду помогать ему тренировать намять.

22 января. Американская пресса

Обеденный перерыв. И снова за столом Геринга главной темой стали пропаганда и власть прессы. И Геринг, и Розенберг придерживались мнения, что нет такого американца, который бы не трепетал от страха при упоминании о всемогущей прессе. Розенберг выразил свое сочувствие «бедняге Херсту»:

— Стоило ему только поместить у себя парочку моих статей и снимок, где мы вместе с ним, как вся его газетная империя чуть было не рухнула — как следствие бойкотов и угроз!

Я обратил его внимание на то, что этот факт как раз говорит в пользу того, насколько сильно общественное мнение Америки способно повлиять на прессу, и наоборот, и что это неоспоримое свидетельство тому, как претят американцам любые попытки нацистов заявить о себе. Геринг выступил с нападками на бульварные, антисемитские журнальчики Америки, на что я заметил, что ни один из них не пал так низко, как пресловутый «Штюрмер». Геринг не знал, что возразить, поскольку в его планы явно не входило обелять Штрейхера.

Послеобеденное заседание.

Господин Гертофер перечислил длинный и детальный список предъявленных Германии претензий — свидетельств экономической эксплуатации Франции в период оккупации, следствием которого стал голод и крушение страны. «Это, — заявил господин Гертофер, — живое применение теорий, получивших свое развитие в «Майн кампф», суть которых заключалась в порабощении, а следствием — физическое уничтожение населения оккупированных и захваченных территорий… Геринг заявил тогда: *Пусть кто угодно голодает, но только не Германия

26–27 января. Тюрьма. Выходные дни

Камера Папена.

— Сегодня я во время прогулки на тюремном дворе случайно оказался вместе с Розенбергом. Обычно я с ним не разговариваю, поскольку у меня с ним не может быть ничего общего, но тут пришлось. В разговоре мы затронули тему представленных вчера французами доказательств — пыток и других ужасов. И он мне невинно заявляет: «Просто понять не могу, что заставило немцев творить такое!» И, знаете, что я ему на это ответил? «Зато я прекрасно понимаю! Вы своей нацистской философией, своим язычеством и нападками на церковь и мораль разрушили все этические масштабы! Неудивительно, что это выродилось в такое варварство!»

Камера Риббентропа. Я представил Риббентропу нового судебного эксперта-психолога, майора Гольдензона. Первым делом Риббентроп принялся расспрашивать майора о его послужном списке, потом постепенно перешел к изложению своего невнятного, неустойчивого и путаного отношения к Гитлеру.