Ньювейв

Когда я поступил в университет, там уже начались дискотеки. Венгры делали свои дискотеки, еще когда мы в школе учились. Потом как-то мы в Ригу ездили с классом и попали на местную… На первых курсах университета, через Лешу Локтева, я познакомился с ранним творчеством Васи Шумова, году в 78-79-ом, наверное. На фоне телепрограмм с панками и «Крафтверком», плюс зарубежное радио, которое все слушали и которое как-то донесло до меня звуки Joy Division (это была «Польская волна»), прошел слух, что появился свой такой радикал, он же Василий. Мне, плотно сидевшем на арт-роке типа Jethro Tull, который, на мой взгляд, эффектно сочетал средневековье и рок, ранних King Crimson, Genesis с Питером Габриелем, Yes, «новая волна» и «панк» казались примитивными. Хотя было любопытно. Те же Uriah Heep, в среде снобов-хиппи, слушавших Pink Floyd, считались дурным тоном, хотя в свое время UH были не самой плохой группой… Меня тогда также привлекали фьюжн и электроника, Фрэнк Заппа, Майлс Дэвис, тот же Херби Хенкок или Чак Корея, Weather Report, но не нравились фанк и соул, потому что уже возникали ассоциации с диско, в которое начинал стремительно погружаться совок. Когда я услышал впервые американское диско по «Голосу Америки», то испытал шок: эстрада, которую я так недолюбливал, вдруг стала доминировать везде. Казалось, что рок умер… Потом в эфире появился нью-вейв и панк, все как-то встало на свои места и я успокоился. Примерно тогда же, в узкой среде, конечно, стали популярны Tangerine Dream и Клаус Шульц, Жан-Мишель Жар… Новая волна конца семидесятых до нас еще толком не докатилась…

М. Б. Не смотря на обилие и разнообразие музыки того времени, некоторые вещи все равно было сложно достать, они были доступны в среде каких-то узких тусовок…

А. Б. Интересные американские или английские пластинки в семидесятые годы были мало доступны – тот же специфический Заппа, например. Но были подходы к разным дилерам, а также к отпрыскам высокопоставленных лиц, которые ездили за рубеж и привозили винил. Мы ездили пару раз к одному чуваку, у которого пластинки стоили по сорок-шестьдесят рублей, – и это было достаточно дорого. Помню, ехали полдня, куда-то вроде Медведково или Бибирево; в итоге чувак выкатил свежайший винил, у него можно было даже заказывать. Мне английские и американские пластинки были не по карману, но я слушал все это у друзей или позже у себя дома на кассетах. Иногда мне приносили винил на продажу или просто послушать, но тогда у меня был плохой проигрыватель. У меня и бобины появились только в восьмидесятых, когда мы стали записывать собственную музыку. Вообще, винила французского, немецкого, венгерского, болгарского было много; особой необходимости все это покупать уже не было. Я, кстати, в семидесятые услышал многие венгерские группы, польские, немецкие, из ГДР. Венгерский язык мне показался даже более прикольным, чем английский. И по дизайну венгерские пласты не особо уступали западным. Omega, Locomotiv GT, General выглядели вполне достойно, и к этому добавлялся непонятный язык – текст не понимали, воспринимали все интуитивно… Чехов мы больше знали по джазу и эстраде; поляков знали неплохо, их много издавала фирма «Мелодия».

Диско, прилетевшее к нам через радио в исполнении калифорнийских оркестров с танцевальным битом, приземлилось в Советском Союзе в виде дискотек с евро-диско и породило новый виток дискуссий о том, что рок умер, и размешлений типа «попса-не попса». Хотя в те годы такого определения не было, это уже в девяностые возникло. Была эстрада, ресторанная музыка, лабухи… В этой системе координат и находился термин «попса», с которым у меня диско и ассоциировалось.

Однако, изменение было резким. У нас в классе учился венгр Роберт Балинт, он слушал то, что и все мы, но вдруг, после очередных летних каникул, он появился в школе в остроносых сапогах со скошенным каблуком, узких джинсах, с короткими, зачесанными назад волосами. Он привез пластинки и записи популярного диско, которое было актуально уже во всем мире, а потом и в Союзе. У него были пласты с американским диско-фанком: Hot Chocolate, КС and Sunshine Band, Temptations, Sex machine Джеймса Брауна, Cat Stevens, который вдруг тоже диско записал, Bee Gees и Траволта… Тогда в Союзе в топе оказались ABBA и Bony M, итальянская эстрада, конечно, и немного французского шансона, в наиболее попсовой его версии. Потом «Арабески», «Баккара» и т. д. Хотя тогда было много качественного евро-диско: Джорджио Мородер и Донна Саммер (I feel love), Cerone (Super nature), Space (Magic fly), Жан-Мишель Жар (Oxygen). Вот Space мне как раз понравились своим электронным звучанием. Хиты Boney M расползлись по Советскому Союзу через телевидение, в преддверии Олимпиады-80. Их концерт в Москве даже показали по центральному каналу.