Ниже бездны, выше облаков

– За сочинение все получили двойки. Кроме Волковой. В связи с этим, а также из-за вашего безобразного поведения и преднамеренного срыва урока послезавтра в шесть вечера состоится родительское собрание. Явка строго обязательна. Зная вашу порядочность, я сама обзвоню всех родителей.

Сказала и ушла, а мы остались переваривать услышанное. Кому-то было вообще без разницы. Например, Зубкову. Лопырёв тоже и бровью не повёл – всем известно, что он из матери верёвки вьёт. Я, конечно, огорчилась – стыдно ведь будет перед мамой и папой, они же думают, что их дочь чуть ли не идеальная ученица. Но Запевалова прямо побелела вся, напряглась, и буквально на миг в глазах у неё мелькнула… тревога, что ли. Испугалась? Но чего? Какого-то собрания? Неужто так боится ударить лицом в грязь перед собственными родителями? Потом Женька обернулась к Волковой и прямо вслух, при математичке, сказала:

– Это всё из-за тебя, тварь! Ты за это заплатишь!

Поднялся гул. Правда, ненадолго. Математичка – не Майя, умела наводить порядок в классе. Но исподтишка, когда она отворачивалась к доске, в Волкову плевали и стреляли из трубочек – это Зубков вспомнил забавы прошлых лет, а все остальные вдруг подхватили. Эдик Лопырёв, он сидел сразу за новенькой, принялся тыкать её ручкой между лопаток, а когда она, вздрогнув, оборачивалась к нему, говорил ей похабные слова (а с нами-то, с нами-то весь такой интеллигентный).

Кстати, Волкова была уже без своего боевого раскраса и одета не так вызывающе, как в первый день. Если бы не синяя прядь и не пирсинг, её вообще не узнали бы. Видимо, попалась-таки директрисе и та ей вправила мозги.

После уроков мы всей толпой шли следом за Волковой. Не трогали её, но давили морально: улюлюкали, смеялись, обсыпали ругательствами и даже матом. Довели почти до самого дома, заодно и узнали, где она живёт. Это жуть! В старом облупленном бараке, все удобства – на улице. Вокруг сараи-развалюхи, грязь, кучи мусора, невыносимая вонь. Чумазые полуголые ребятишки копошились прямо в луже, а ведь не лето уже. Откуда-то из окон барака доносились пьяные вопли.

Дальше мы не пошли, только Женька крикнула новенькой:

– Так вот где отбросы общества обитают! Самое место!

Потом чуть тише добавила:

– Убила бы её!

Когда шли домой, уже впятером, Ольга спросила Запевалову:

– Женька, а ты чего так напряглась сегодня? Из-за этой дурацкой двойки или из-за собрания?

Выходит, не я одна заметила её странную реакцию.

– С чего ты взяла? – голос у Женьки сразу сделался резкий. – Вечно какие-то глупости выдумываешь!

Я не стала поддерживать Лукьянчикову – ну хочет Запевалова казаться пуленепробиваемой, и пусть.

На следующий день поводов для издёвок над Волковой прибавилось – нищенский барак никто не забыл. Стоило ей появиться, как все дружно заткнули носы и сделали брезгливые гримасы: «Фу-у, помойкой воняет».

На перемене Запевалова спросила её: «Тебя на вши-то проверили?» И тут же все стали звать новенькую вшивой. Нарочно шарахались от неё. А Эле Смирновой недвусмысленно намекнули, что и она может заразиться. Корчагина на полном серьёзе возмущалась, что мы должны находиться рядом с бичихой.

Во время уроков, конечно, соблюдали внешние приличия, но при каждом удобном случае мальчишки её обстреливали. И если накануне трубки заряжали жёваной бумагой, то на этот раз запаслись гречкой, чтобы больнее было. Запевалова снисходительно фыркала, мол, детский сад, но всё-таки этот обстрел одобрила. Волкова старалась не реагировать, только едва заметно вздрагивала при каждом попадании.

Последним уроком была физкультура. Раздевалки у нас по давней традиции используют не только для того, чтобы переодеться. Корчагина говорит, например, что там нередко запираются парочки из одиннадцатых классов. Но ещё чаще в раздевалке выясняют отношения. Я сама не раз видела, как какая-нибудь «звезда» со своей свитой – типа нашей Запеваловой – затаскивала туда «жертву».

Не понимаю, зачем вообще Волкова пошла на физкультуру после всего, что было. Могла бы просто уйти домой – ведь Свисток, наш физрук, про неё ещё не знал. Ну и, конечно, наши не растерялись. Только Волкова переступила порог раздевалки, девчонки окружили её так, что даже захоти она сбежать – не получится.

Смирнову поставили на стрёме снаружи у двери – на случай незваных гостей. Всё равно в таких делах от неё толку мало. Я под шумок отошла в сторонку, примостилась на подоконнике.

Волкова занервничала. Завертелась на месте.

– Вы чего?

Но девчонки молчали – заранее, на перемене, договорились – и медленно подступали ближе, сжимая круг, в котором трепыхалась наша несчастная новенькая. У всех лица были насмешливые, у неё – испуганное. Мне стало жаль беднягу. Вспомнилось, какой она явилась к нам всего три дня тому назад. Ни за что бы не подумала, что за такой короткий срок можно сломать человека, превратить его в жалкое, затравленное существо.

– Что я вам такого сделала? – взвыла она, когда девчонки, подойдя почти вплотную, стали толкать её из стороны в сторону.