Нижние Земли (СИ)

— Предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы…

Пак не видел, что делали люди, которых он оставил позади, но чувствовал, как за спиной стеной встает нечто темное, темнее самой непроглядной ночи, простирающееся до неба и выше.

Нечисть во все времена лучше других чувствовала приближающуюся беду. А здесь и чувствовать не нужно было — вот она.

А люди просто столпились вокруг Аластора, глядя вслед удирающему Паку, и местный полицейский высказал общую мысль вслух:

— И не надо больше всякую шваль к нам пускать.

Аластор почти не слышал его — волк внутри бесновался и прыгал, требуя крови, смерти, если не ушедшего от расправы фейри, то чьей угодно. Ему стоило только подать голос, и те, кто были рядом, без колебаний отправились бы жечь, крушить, разрывать холмы, вскидывать на вилы.

Остров был небольшим, но и здесь волшебные существа находили свою нишу, обитая рядом с людьми, но не касаясь их жизни. Это сосуществование длилось веками, накапливая обиды с обеих сторон, и Аластор мог бы нарушить это равновесие сейчас одним махом, одним словом, одним движением руки.

Листва шелестела над ними, и в этом шелесте Аластору чудился нездешний, чуждый говор, не предназначенный ни для человеческих ушей, ни для человеческого рта.

Он грубо растолкал сгрудившихся вокруг него людей и ушел в холмы, где и бродил до тех пор, пока землю не укрыло непроглядной безлунной темнотой.

Только тогда Аластор вернулся домой.

Куда Кирстин его не пустила.

Она ждала его возвращения. В окнах их дома горел свет, который Аластор видел даже с холмов — неяркий, но теплый, совсем не похожий на тот огонь, который пожирал его изнутри и которым он хотел бы уничтожить все вокруг себя. Кирстин встала на пороге, преграждая ему путь обратно, к этому свету.

— Уходи.

Одно-единственное слово, произнесенное ломким голосом. Совсем не таким тусклым, которым Кирстин разговаривала с Аластором с того момента, как он вернулся из Африки. С того момента, как волк впервые показался.

Аластор застыл, не доходя до дома десятка шагов. Силуэт Кирстин очерчивал свет из дома, превращая ее в черную фигуру, у которой невозможно было разобрать ни лица, ни глаз, ничего. За ее спиной мелькнула тень, и Аластору показалось, что это Джереми, но волк недовольно шевельнулся внутри, отвлекая внимание на себя.

— Это мой дом, женщина, — тихо сказал Аластор, делая шаг.

— Это дом Аластора Броуди, — все тем же ломким, хрупким голосом ответила Кирстин. — Не твой.

Кирстин обернулась назад, словно ища силы в том, что было за ее спиной, снова развернулась и добавила уже без сомнений, твердо и уверенно:

— Чудовище.

Аластор отшатнулся, словно его ударили.

— Тебе жаль то отродье? — неверяще спросил он. — Ту мерзость в человеческом обличье, которую я сегодня изгнал из города?

Кирстин покачала головой и, ничего не ответив, шагнула назад и захлопнула за собой дверь, оставляя Аластора в полной темноте.

Волк сел на задние лапы и завыл, отправляя тоскливый зов в безлунное небо.

Аластор еще немного постоял, цепляясь похолодевшими пальцами за ограду и не чувствуя ни холода, ни шершавости дерева под руками.

— Мне не жаль, — прошелестело в темноте позади него, и Аластору на миг показалось, что это был то ли голос луны, то ли шорох древесных ветвей.

Он обернулся, прикрыв глаза на краткий миг, пока человеческое зрение заменялось гораздо более острым волчьим, позволяя разглядеть в кромешной тьме еще более темную фигуру — очертаниями почти повторяющую силуэт его жены, но неуловимо другую.

Аластор принюхался, но фигура снова подала голос, не дожидаясь, пока он ее узнает:

— Мистер Броуди, это я — Ханна.

Аластор медленно наклонил голову, все еще ничего не отвечая, и Ханна выступила вперед, ближе к нему, переставая быть вырезанным из темноты силуэтом, превращаясь в живого человека из плоти и крови, совершенно не похожего на бесплотные видения, терзающие Аластора.

— Это я, — негромко повторила она и прикоснулась к заледеневшей руке Аластора ладонью, горячей даже сквозь грубую ткань.

Огонь не нес с собой ни упокоения, ни прощения — но их Аластор и не искал.

В мире, наполненном Вражьими отродьями и врагами, предательством и злобой, ему не нужна была тихая гавань — Аластор знал, истово веровал, что найдет тишину после смерти. А при жизни ему нужны были силы, способные его поддержать. Направляла его рука Господа, в это Аластор верил так же яро, как и в истинность своих устремлений.

— Пойдемте со мной, мистер Броуди, — прошелестело рядом с ним, и Аластор стряхнул с себя горячую руку, чтобы тут же властно ухватить ее.

— Нет, — его голос перекрыл шелест невидимых, неведомых листьев, — пойдем со мной, Ханна.

И последнее «со мной» обрело силу, достаточную для того, чтобы ее дом стал его дом, ее постель — его постелью, а ее жизнь наконец обрела одну благую цель. Во имя Господа.

— Во имя Господа, — шептала она, наклоняясь над ним во тьме безлунных ночей, и ее волосы скользили по его лицу.

— Во имя Господа, — отвечал он, кладя холодные ладони на ее горячую спину.