Низина

Каждый вечер, когда они запирались в своей комнате, Бела чувствовала облегчение, знала: никто уже не войдет. Лежа к ней спиной, с лысой головой и голый по пояс, отец казался каким-то совсем другим человеком. Вставал он раньше Белы. Когда она просыпалась, он, уже совершивший утреннее омовение и одетый, ел манго, вгрызался зубами в его сочную мякоть. Занятие это явно было для него привычным делом.

На завтрак Беле подавали хлебец, поджаренный на открытом огне, подслащенный йогурт и бананчик в зеленой кожуре. Бабушка наставляла Дипу, когда та отправлялась на базар, — не покупать определенные виды рыбы. Говорила, что они слишком костлявые.

Насмотревшись на то, как Бела пытается есть руками рис и чечевицу, бабушка велела Дипе купить ложку. Когда Дипа стала наливать для Белы воду из кувшина, стоявшего в углу на маленькой табуреточке, бабушка сказала:

— Нет, не эту. Налей ей кипяченой. Она же не здешняя.

По прошествии первой недели отец начал выбираться днем в город, сказал, что должен дать в местных университетах несколько лекций, а также встретиться с какими-то учеными — помощниками в его проекте. Поначалу Белу это расстраивало — она не хотела оставаться в доме с бабушкой и Дипой. Все смотрела отцу вслед через решетку на террасе — как он идет под зонтиком, чтобы уберечь свою лысую голову от палящего зноя.

Целый день она нервно ожидала его возвращения — когда он позвонит снизу, когда ему на веревочке спустят ключ, когда он отопрет ворота и поднимется к ней. Она очень боялась, что его поглотит этот громадный город, ветхий и одновременно величественный, который она видела из окошка такси в день приезда в Толлиганг. Ей очень не хотелось, чтобы так или иначе отец стал добычей этого древнего хищного города.

Однажды Дипа предложила Беле пойти с ней на базар, а потом прогуляться по узеньким улочкам квартала. Они пошли мимо маленьких зарешеченных окошек с занавесками, натянутыми на проволоку. Мимо прудов с берегами, заваленных мусором и заросших какой-то пышной зеленой ботвой.

На этих тесных улочках, зажатых с обеих сторон каменными стенами оград, их на каждом шагу останавливали люди и набрасывались на Дипу с расспросами: кто такая Бела и почему она здесь?

— Внучка моей хозяйки.

— Дочка старшего сына?

— Да.

— А мать приехала?

— Нет.

— Ты понимаешь нашу речь? Ты говоришь по-бенгальски? — спрашивала Белу какая-то женщина, беззастенчиво разглядывая ее. Глаза ее были недобрыми, кривые зубы все в каких-то пятнах.

— Немножко.

— Нравится тебе тут?

Бела так хотела с утра выйти из дома, прогуляться с Дипой на базар, обследовать место, ради которого она проделала такой длинней путь. Но сейчас ей вдруг ужасно захотелось вернуться в дом. Она прямо спиной чувствовала, как соседи следят за ними из-за занавесок.

Специально для Белы кипятили и охлаждали питьевую воду. Бабушка сказала, что Бела может простудиться — даже если на улице стоит жара. Воду для мытья нагревали, а если надо было, то горячую воду разбавляли холодной водой из бочки во дворе, которую периодически заполняли из резинового шланга.

Дипа проводила ее во двор, вручила оловянный ковшик и говорила делать так: налить горячей воды, разбавить ее холодной из бочки, намылиться темным мылом и ополоснуться, при этом нужно было стоять в тазу, чтобы не тратить даже мыльную воду, которую потом сливали обратно в бочку.

Бела хотела сразу встать в бочку, чьи бортики показались ей подобием душевой кабины, но ей не разрешили. Поэтому она мылась прямо так, на открытом пространстве, безо всяких стен, рядом с ворохом грязных тарелок и кастрюль, ожидавших своей очереди. Под присмотром Дипы, а также банановых пальм и сидевших на них ворон.

— Вам надо было приехать не сейчас, а попозже, — сказала Дипа, вытирая ноги Белы клетчатым полотенцем, грубым, похожим на посудное.

— Почему?

— Тогда будет праздник Дурга-Пуджо. А сейчас одни только дожди.

— Зато я здесь отмечу свой день рождения, — сказала Бела.

Дипа говорила, что ей то ли шестнадцать, то ли семнадцать. Когда Бела спросила Дипу, когда у нее день рождения, та сказала, что точно не знает.

— Ты не знаешь, когда родилась?

— В месяц «басанта каль».

— А это когда?

— Когда кокилы начинают петь.

— А в какой день именно ты отмечаешь день своего рождения?

— А я не отмечаю.

На солнечной террасе бабушка натерла руки, ноги и голову Белы каким-то сладковатым маслом из стеклянной бутылочки. Бела послушно стояла в одних трусиках, словно маленький ребенок, держа руки вдоль туловища и расставив ноги.

Потом бабушка расчесывала Беле волосы, пальцами расплетая спутавшиеся пряди. Она подолгу держала их в руках — разглядывала.

— Мать не учила тебя завязывать волосы?

Бела покачала головой.

— А в школе у вас этого разве не требуют?

— Нет.

— Тебе нужно заплетать косы. Особенно на ночь. Сейчас пока две, а потом, когда станешь постарше, одну.

Мать никогда не говорила ей ничего про косы, сама носила короткую, как у мужчины, стрижку.