Низина

Поначалу это вроде бы вынужденное общение давалось ей с трудом, ведь она ехала в Калифорнию, чтобы затеряться там, раствориться, спрятаться ото всех. Но со временем эти ни к чему не обязывающие отношения стали занимать в ее душе определенное пространство. Коллеги поддерживали ее. Студенты восхищались ею и любили. За три-четыре месяца учебного семестра они начинали обожать ее, а потом уходили, и она скучала по ним, потому что успевала к ним привыкнуть, как бы исполняла роль их ангела-хранителя.

Ей поручили опекать студентов, приехавших из Индии. Раз в год она устраивала для них званый ужин, угощала их бирьяни, кебабом и другими индийскими традиционными блюдами. Они были людьми другого поколения, родились уже в совершенно другой Индии. Им хорошо дышалось в Америке, они стремились к богатству и карьере.

Иногда ее бывшие студенты присылали приглашения на свою свадьбу. И она ходила на эти торжества, так как свободного времени у нее теперь было много, а заботиться не о ком.

Помимо преподавания она еще писала научные труды. У нее вышли три монографии: феминистская оценка Гегеля, анализ интерпретивных методов Хоркхаймера и книга, написанная на основе диссертации. Тема выросла из студенческой работы, которую она когда-то сдала профессору Вайсу, — «Эпистемология ожидания у Шопенгауэра».

Она часто вспоминала то медленное рождение этой диссертации за закрытой дверью в доме в Род-Айленде. Хорошо помнила, как насущность этой работы вытеснила тогда у нее насущность материнских инстинктов. Она помнила свое вечное чувство раздражения, по мере того как годы шли, а работа не продвигалась, и ей казалось: она никогда не завершит, в этой сфере жизни ее тоже постигнет неудача. Но профессор Вайс сам позвонил ей, когда прочел ее работу, и сказал, что гордится такой перспективной студенткой.

Теперь она могла разговаривать с профессором Вайсом по-немецки, все-таки выучила этот язык — сначала учила сама, а потом год стажировалась в Гейдельбергском университете. Он теперь был уже пожилым человеком и, выйдя на пенсию, переехал во Флориду. В свое время Отто Вайс помог Гори попасть в аспирантуру в Бостоне, а впоследствии получить преподавательскую работу в Калифорнии. Он принимал в ее профессиональной деятельности такое участие, что даже и не подозревал, что она предпочтет эту работу, отказавшись от воспитания своего ребенка.

Сейчас она не поддерживала с ним контактов — подозревала, что в университете в Род-Айленде стало известно об ее уходе из семьи, боялась, что Вайс, который был ее наставником, который так верил в нее, так живо всегда интересовался Белой и расспрашивал о ней, потеряет к ней уважение.

Ее мировоззрение было начисто изолировано от практической стороны жизни из-за длительного стремления заниматься вопросами чистой науки. Когда-то она считала, что будет работать из уважения к Удаяну, но теперь стало ясно: ее работа оказалась предательством всего, во что она когда-то верила. Даже предательством самого Удаяна, а ведь он так вдохновлял ее на дальнейшую учебу и на собственный путь в жизни.

Несколько раз в году она ездила на конференции и симпозиумы, проводившиеся в Америке и за рубежом. Эти дальние поездки помогали как-то развеяться, она находила некое удовольствие в такой перемене обстановки, в этой нечастой возможности прервать уединение.

Расшитую бирюзовую шаль — единственную вещь, оставшуюся из подарков Субхаша, — она всегда брала с собой в салон самолета. Ей приходилось бывать и на Восточном побережье, но она всегда объезжала стороной Провиденс и даже Бостон и Нью-Хэйвен. Слишком близко от них пролегала граница, которую она боялась нарушить.

Гори не задумывалась о практических сторонах, оставила себе индийское гражданство, имела грин-карту и продлевала по мере необходимости срок действия своего индийского паспорта. Но в Индию она не летала ни разу — не хотела этих лишних хлопот с очередями в пунктах паспортного контроля, собеседованиями и отпечатками пальцев на въезде обратно в Соединенные Штаты. Она всегда знала: в любой момент может туда вернуться.

Но она знала также, что для оформления пенсии ей потом придется стать гражданкой США, и это тоже являлось предательством идеалов Удаяна.

Так или иначе, Калифорния стала для нее домом. Она быстро привыкла к здешнему климату, иной раз жаркому, но не гнетущему. В отличие от Калькутты климат здесь был сухой, если не считать редких вечерних туманов.

Здесь не было зимних холодов, затяжных сезонов дождей и буйных пустынных ветров. Снег здесь виднелся только далеко на горных вершинах.

Она встречала здесь многих людей с Восточного побережья, пустившихся на поиски новой доли, каждый по своим причинам. Как и Гори, они облюбовали для себя Калифорнию и не собирались возвращаться, поэтому ее предыстория никого не интересовала. Наоборот, на всяких сборищах она чувствовала себя хорошо среди этой публики и просто поддерживала в разговорах общую тему — нахваливать это благословенное место.