Низина

Она больше не засиживалась за письменным столом до глубокой ночи, сама изменила себе рабочий режим — в десять вечера в постель, с рассветом подъем. В своем строгом укладе она позволяла себе кое-какие вольности. Например, выращивала цветы в горшках во дворике. Жасмин начинал благоухать по вечерам, росли огненно-красные гибискусы, кремовые гардении с блестящими листьями.

После долгого рабочего дня она любила посидеть во дворике среди увитых растениями шпалер, перебирала накопившиеся счета за чашечкой чая. А иногда даже ужинала там.

В машине, когда ей надоедало радио, она слушала аудиокниги.

Вот и все радости жизни. Больше она не хотела давать себе никаких поблажек. Ее жизнь все эти годы, после смерти Удаяна и после ухода от Субхаша и Белы, и так была для нее большой поблажкой. Жизнь Удаяна прервалась в одно мгновение, а ее жизнь продолжалась.

Ее судьба не сломалась, несмотря на события и прожитые годы, как и ее глиняный чайничек в восточном стиле с пробковой ручкой на крышке, который она купила когда-то на распродаже в Род-Айленде. Этот чайничек до сих пор скрашивал ее одиночество. Он пережил перелет в Калифорнию, обернутый в шерстяную кофту, и по-прежнему исправно служил ей.

Однажды Гори листала рекламный каталог, какими был вечно набит ее почтовый ящик, и наткнулась на фотографию круглого деревянного столика, предназначенного для установки в саду. Хотя столик ей не был особенно нужен, она все-таки позвонила по указанному телефону и заказала его. Вообще-то ей давно уже хотелось избавиться от плетеного столика со стеклянной столешницей, стоявшего в патио и пережившего уже несколько поколений скатертей.

Примерно через неделю перед ее домом остановился грузовик доставки. Она ждала, что привезут тяжелую коробку и ей придется провести целый день за изучением инструкции по сборке, путаясь в болтиках и шурупах комплекта. Но оказалось, стол доставили уже в собранном виде — двое дюжих парней внесли его прямо во двор.

Гори показала, куда его поставить, расписалась в квитанции о получении груза и дала ребятам чаевые. Потом уселась за новый столик, поглаживая его по столешнице, принялась вдыхать запах свежей древесины. Не просто древесины, а тика.

Это был запах мебели, оставшейся в ее спальне в доме в Толлиганге — запах платяного шкафа, туалетного столика и кровати, на которой они с Удаяном зачали Белу. Тот запах, заказанный в американском каталоге и доставленный на грузовике, вернулся к ней.

Теперь, когда она сидела во дворике, он всегда сопровождал ее. Этот запах усиливался от солнца и ветерка, его немного острый аромат стирал расстояния и будил воспоминания.

Интересно, что Субхаш сказал Беле? Возможно, ничего не сказал. Возможно, это и есть наказание за ее преступление. Теперь она, конечно, понимала, что означало бросить своего ребенка. Это равнозначно убийству. Она убила родственную связь, и такое преступление гораздо страшнее преступления, совершенного когда-то Удаяном.

За все эти годы она ни разу не написала Беле. Ни разу не осмелилась обратиться к ней и как-то утешить. Да и какое утешение она могла ей дать? Содеянное нельзя было перечеркнуть или как-то исправить. Ее молчание, ее отсутствие все эти годы казались даже каким-то более благоразумным решением, чем любые утешения.

Что же касалось Субхаша, то он все сделал правильно: дал ей уйти, не домогался, не увещевал, не пытался усовестить. По крайней мере, открыто, в лицо. Она надеялась, что он нашел семейное счастье. Он счастье заслужил. А она — нет.

Пусть их брак был ненастоящим, но благодаря ему она выбралась из Толлиганга. Субхаш отвез ее в Америку и выпустил там, как зверушку, из клетки. А когда она сидела в клетке, он заботился о ней, делал над собой усилие, чтобы ее полюбить. Каждый раз она открывала баночку с джемом, как учил ее Субхаш, — подковыривала крышку чайной ложечкой несколько раз, чтобы та легко отвинтилась.

Глава 2

В новом тысячелетии наконец пустили скоростной экспресс от вокзала Кингстон до причала Наррагансет.

Модная рельсовая дорога пролегала через леса, вдоль реки. На остановках имелись удобные скамейки и табло электронной очереди.

По воскресеньям утром Субхаш приезжал к зданию старого вокзала, куда когда-то приехал в самый первый раз студентом и потом приезжал встречать Белу, когда она навещала его. Много лет назад это здание пострадало от пожара, потом его перестроили, а еще позже пустили здесь скоростные поезда. Он оставлял на вокзальной парковке машину и шел пешком по городу, чьим размерам и просторам он до сих пор не переставал удивляться.

Он шел час, иногда больше, преодолевал путь в шесть миль и обратно. В этом городе он прожил больше половины своей жизни, этому городу он втайне был предан. Новая скоростная дорога в чем-то изменила сам город, сделала опять для него чуть-чуть чужим. Он шел вдоль жилых кварталов, вдоль полей, детских площадок, через пешеходный деревянный мостик, потом мимо болота и бывшей текстильной фабрики.