Низина

В их доме в Толлиганге она расчесывает волосы перед сном. Дверь спальни заперта на задвижку, ставни закрыты. Удаян лежит под пологом из москитной сетки, на груди у него коротковолновый приемник. Одну ногу согнул, положив ее на другое колено. Рядом на покрывале виднеются металлическая пепельница, спичечный коробок и пачка сигарет «Уиллз».

Это 1971 год, второй год их супружеской жизни. Почти два года прошло с момента основания партии. И год после полицейских рейдов в редакции «Дешабрати» и «Либерейшн». Номера выпускаются подпольно и ходят по рукам. Их читает Удаян и затем прячет под матрасом. Газеты эти объявлены мятежными, хранение такой литературы считается преступлением.

Начальником полиции города назначен Ранджит Гупта, и тюрьмы переполнены. Полиция хватает сочувствующую повстанцам молодежь прямо в домах, в студенческих общежитиях, на подпольных квартирах. Этих людей швыряют в камеры и выбивают из них признания. Кого-то выпускают через несколько дней, других оставляют в заключении на неопределенный срок. Им прижигают спину окурками, заливают в уши горячий расплавленный воск, загоняют металлические прутья в задний проход. Те люди, чье жилье расположено рядом с калькуттскими тюрьмами, не могут спать по ночам.

Недавно в районе Колледж-стрит полицейские застрелили четверых студентов. Один из них вообще не имел никакого отношения к партии. Просто шел на занятия.

Удаян выключает приемник.

— Ты жалеешь о своем решении? — спрашивает он.

— О каком решении?

— Что вышла замуж.

Она застывает на мгновение с расческой в руке, пытается разглядеть в зеркале его отражение, но лица мужа почти не видно из-за москитной сетки.

— Нет, не жалею.

— Вышла замуж за меня.

Она встает со своего стула, поднимает москитную сетку, садится на край постели. Потом ложится рядом с ним.

— Нет, не жалею, — повторяет она.

— Синху арестовали.

— Когда?

— Несколько дней назад.

Он говорит об этом совершенно невозмутимо, словно с ним такого произойти не может.

— И что теперь будет?

— А будет что-то одно: или заставят его заговорить, или убьют.

Она снова садится на постели и начинает заплетать косу на ночь.

Но он останавливает ее пальцы, разматывает на ней сари, обнажая ее тело, распускает ее волосы по плечам.

— Оставь их так сегодня.

Волосы ниспадают волнами прямо ему в ладони, рассыпаются тяжелыми прядями, доставая до постели. Потом вдруг их тяжесть исчезает, они теперь снова короткие, больше уже не такие шелковистые, и в них блестит седина.

Но Удаян в этом сне по-прежнему остается двадцатилетним мальчишкой. На тридцать лет младше теперешней Гори, почти на десять лет младше, чем Бела сейчас. Его волнистые волосы откинуты назад со лба, талия тонкая, по сравнению с широкими плечами. А она в этом сне женщина пятидесяти шести лет, непонятно как дожившая до такого возраста.

Но Удаян не видит этой разницы в возрасте. Он притягивает ее к себе, расстегивает пуговки на блузке, тянется к ее спавшему долгие годы телу. Она пытается остановить его, уговаривает отказаться от нее. Говорит, что вышла замуж за Субхаша.

Но это сообщение никак не действует на него. Он снимает с нее остальную одежду. Эти прикосновения кажутся ей запретными, потому что она обнажилась сейчас перед юношей, который годится ей в сыновья.

Когда она была замужем за Удаяном, ей часто снился один и тот же страшный сон: они с Удаяном не встретились, и он не пришел в ее жизнь. И в такие моменты к ней всегда возвращалось ощущение, которое испытывала еще до знакомства с ним, — ей суждено провести жизнь в одиночестве. Она ненавидела тогда первые моменты после пробуждения в их постели в доме в Толлиганге, когда лежала рядом с ним, все еще пребывая в другом мире, где им не суждено быть вместе.

Она тогда знала его всего несколько лет. Только начинала открывать его для себя, постигать его душу. Но в каком-то смысле она словно бы знала его практически всю свою жизнь. После его смерти какое-то внутреннее знание приходило из воспоминаний о нем, из постоянных мыслей о нем. Из тоски по нему и одновременно из обиды. Без этих воспоминаний, мыслей и чувств она просто не смогла бы помнить его и горевать по нему.

Она пытается представить себе, как он выглядел бы сейчас. Как переносил бы старение, какими болезнями и хворями страдал, от какого недуга мог бы умереть. Она пытается представить себе, как постепенно с возрастом приобретает дряблость его плоский живот, как седеют волосы у него на груди.

За всю свою жизнь она, кроме Субхаша и Отто Вайса, не рассказала ни единой живой душе о том, что произошло с Удаяном. Никто, кроме них, об этом не знал, а стало быть, и не мог расспрашивать. Не задавать вопросов о том моменте в Калькутте. О том, что она видела с террасы дома в Толлиганге. О том, что она сделала для Удаяна по его просьбе.

* * *