Низший-3

Паренек удалился, а я зашагал к выходу, на ходу натягивая шуршащий дождевик, очки и полумаску. Во рту медленно исчезал вкус жареной рыбы и апельсинов. Только что – не вчера, а именно только что – я кое-что понял. Я люблю рыбу. Я люблю рыбу с невероятной силой. Я готов жрать ее каждый день. И это не жадность гоблина всю жизнь видевшего только дешевые пресные пищбрикеты. Нет. Это моя страсть, которую не смогла уничтожить даже блокировка памяти. А еще я люблю плавать – меня буквально потянуло к фальшивому морскому побережью. Плевать я хотел на песок и жирных грязных птиц. Меня потянула к себе вода. Потянула неудержимо. И откуда-то я знал – плавать я умею. И плаваю я просто отлично…

Проверять системные сообщения я не стал. Убедившись, что система легко меняет время заданий, заставляя своих гоблинов выйти на работу и службу пораньше, я решил не давать ей пока такого шанса. На следующие три часа у меня были совсем другие планы. Прекрасные, если не сказать потрясающие планы по нашему времяпрепровождению.

Искренне надеюсь, что мои планы понравятся и команде.

Хотя…

Да насрать мне…

Понравятся или нет – им придется через это пройти.

Вытянув руку, поймал за локоток миловидную пухлую шатенку в микроскопических зеленых шортиках и просторной сетке на плечах.

– Я готова – улыбнулась шатенка, прижимаясь ко мне грудью.

– Где здесь поблизости самая грязная и вонючая улица? Чтобы дерьма прямо по пояс или даже выше? Чтобы шагать и хлебать, шагать и хлебать…

– О… – округлила розовые губки девушка – Но я…

– Желание бваны Оди будет выполнено – тихо шепнул ей в милое ушко непонятно откуда взявшийся паренек-служитель.

Шатенка вздрогнула, обреченно кивнула:

– Я провожу вас…

– Без тебя – улыбнулся я и увидел, как вновь оживают глаза пухляшки – Просто скажи.

– Лучше я, бвана – церемонно поклонился паренек – От выхода – направо. На первом повороте снова направо, на следующем опять направо – и вы на месте.

– Прямо позади борделя? – уточнил я.

– Зато будет куда зайти отмыться, бвана Оди.

– Это точно – кивнул я, широко улыбаясь – Это точно…

* * *

– О нет… я утопила его… я утопила свое шило – привалившись к склизкой стене, медленно по ней съезжая, причитала Йорка – Сука… я тупая сука… я утопила его…

– Я помогу – утирая с лица дерьмо, просипел вынырнувший из жижи зомби, с трудом выпрямляясь, выдирая из тягучего месива уже одеревеневшее от перенапряжения и холода тело.

На нас давно не было дождевиков – смысл? Льющаяся со стальных небес моча только помогала, хоть как-то промывая горящие от едкой жижи глаза.

– Не помогать! – заорал я, втягивая себя на то, что некогда было теплым и сухим стенным выступом, моржовым лежбищем, а превратилось слегка притопленной мелью в море дерьма. Дрожащие руки подогнулись, я с плеском рухнул, успев перевернуться на бок. Отдуваясь, повторил – Она сама нырнет за своим гребаным шилом! Найдет его! И! Держа на изготовку, по пути отрабатывая удары, доберется до меня. Как и все вы, долбаные гоблины! Вперед!

Запрокинув голову, хохотал Рэк, отставший от меня на шестом витке устроенного мною марш-броска. Орк не сдался. Просто замедлился, но продолжал упорно переставлять ноги. На третьем месте по скорости оказался Баск. Йорка последняя – но с ее ранами это вполне понятно. Я еще проявил понимание и доброту, не став протестовать, когда она потратила на себя все тюбики медицинского клея, для надежности еще раз пройдясь по всем ранам.

Сдернув с плеча ремень, аккуратно снял с игстрела оборачивающую его пленку, из положения лежа прицелился, трижды нажал на спусковую клавишу. Из трех игл две угодили в цель – плавающий в жиже пластиковый красный ящик. Перезарядив, выстрелил еще трижды. Один из трех в цель – руки ощутимо тряслись. Перезарядил. Отстрелялся. Два из трех в цель. Перезарядившись, собрал картриджи, распихал по карманам того, что еще совсем недавно было штанами. Упаковал игстрел и, с обреченным стоном, сполз обратно в море дерьма, что достигало мне до пояса.

Третий час ада…

Мои ощущения не передать словами.

Это не описать. Это можно только почувствовать.

Кожа горит, глаза уже даже не слезятся, меня корежит и лихорадит, перенапряженные мышцы требуют немедленного отдыха. Тошнота, рвота… это давно уже позади. Опустевший желудок молчит. Вообще все позывы исчезли – я не хочу пить, есть, не хочу ничего. Я даже не хочу отсюда выбраться. В голове осталось только монотонное гудение и горящие пункты мною же придуманного списка наших действий.