Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира

Об этом прекрасно сказала Рикарда Хух[25]. Она указала, как нашему современному миросозерцанию — или назовите его, как хотите, — повсеместно погруженному в шовинизм, в умах просвещенных европейцев предшествовало ницшеанство, которое сторонилось всяческого патриотизма и шовинизма. Люди стали приверженцами Ницше. Как много появилось приверженцев Ницше! Ницше выдвинул идеал «белокурой бестии». Это оказалось маловразумительным. Но Рикарда Хух говорит: всякий, кто не склонен делаться респектабельной свиньей, корчит теперь из себя «белокурую бестию» в смысле Ницше. Да, такова именно в наше время точка зрения обывателя. Действительно, не тянутся становиться респектабельными свиньями, но если где‑то еще выдвигается какой‑то возвышенный идеал, то этот идеал — сам человек! Просто сам человек, ибо считается, что для этого не надо ничего делать, не надо ни к чему стремиться, не надо развиваться, ибо люди не хотят чем‑то становиться, а хотят чем‑то быть. Но это расщепляет человечество на людей–атомов. Каждый имеет свою точку зрения. Каждый все понимает лучше других.

Как раз из этого настроения, когда никто не может понять другого, видно, как разрушительные силы господствуют в общественном порядке. Это уводит людей друг от друга. Это уже искушение от дьявола, когда приверженцы Ницше объявляют себя «белокурыми бестиями». Они ими не стали. Но если люди и не стали «белокурыми бестиями» в смысле Ницше, то из этих разрушительных импульсов XIX и XX столетий нечто произошло с самим социумом. Об этом поговорим завтра.

ПЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

(без вступления)[26]Дорнах, 7 октября 1917 года

Духовный строй современности обусловливает то, что мы знакомимся, как вы уже видели, с трудными истинами и прозрениями в духовный мир. Ибо я должен подчеркнуть: тех взглядов, которые человечество по своей привычке находит удобными, недостаточно для будущего. Но человек должен знать основания, почему этого недостаточно. Только тогда человек сможет с полной серьезностью и подобающим достоинством связать себя с теми импульсами, которые должны быть даны современности ради человеческого развития. То, что я собираюсь сказать сегодня, возможно, будет более понятным, если я буду отталкиваться от того факта, что во время четвертого постатлантического культурного периода, который, как вам известно, начался в восьмом столетии до Мистерии Голгофы и закончился в пятнадцатом столетии после нее, человек стоял в совершенно другом отношении к внешнему миру, чем он должен находиться теперь, в пятом постатлантическом культурном периоде. Ведь я часто подчеркивал: развитие человечества надо принимать серьезно. Души изменяются в гораздо большей мере, чем принято думать; и это относится к числу удобных представлений современности, когда считают: души людей — по крайней мере в греческую эпоху — были устроены так же, как и сейчас. Но применительно к этому душевному строю я хотел бы сегодня разобрать только отношение души к окружающему миру.

Из удобства говорят: греки и римляне воспринимали окружающий их чувственный мир, мы также воспринимаем окружающий нас чувственный мир; так что нет никакой заметной разницы. Но разница все же существует. Можно сказать: современный человек, который стоит только в начале пятого постатлантического культурного периода, воспринимает окружающий чувственный мир совершенно иначе, нежели, к примеру, древний грек. Грек видел цвета, а также слышал звуки; но через цвета он еще видел духовные существа. Он не просто выдумывал духовные существа, они возвещали ему о себе через то, чем являются цвета.

Я попытался именно эту особенность греческого мировосприятия провести красной нитью в моем описании греческой культуры в «Загадках философии». Нынешний человек вырабатывает мысли. Греки в той мере, в какой нынешние люди думают свои думы, мысли, не делали этого, ибо они видели мысли. Мысли приходили к ним из того, что они воспринимали в своем окружении. Окружающий мир был не просто голубым и красным, но голубое и красное сообщало им мысли, которые они затем продумывали. Существовало интимное отношение к окружающему миру. И также еще имелось чувство, имелось интенсивное ощущение того, что человек стоит в связи с окружающим миром как с чем‑то духовным. А это, в свою очередь, связано с общей конституцией человека в этот четвертый постатлантический период.