Низверженное величие

Из краткого разговора с владельцем верфи капитан Борис Развигоров вынес впечатление, что тот не интересуется ничем, кроме своих барышей. Впервые капитан встречал человека из верхних слоев общества, который утверждал, что война немцами проиграна. С мрачной суровостью, доходящей до отчаяния, он бичевал себя за то, что согласился взять у немцев заказ на постройку двух судов. Сейчас они находились на стапелях, и он считал, что уже не сможет получить за них деньги. Немцы капитулируют прежде, чем он сдаст им работу. Охи и ахи господина Чанакчиева заставили жену отвести его в каюту. Вернувшись на палубу, она легонько коснулась плеча озадаченного Бориса Развигорова и, пытаясь оправдать мужа, сказала:

— Не обращайте внимания, Борис, — она уже называла его по имени, — не обращайте внимания. Время трудное, нервы у него сдают… Да и дела на верфи идут плохо, он всего боится… Ничего, проспится, и все пройдет…

Прикосновение, мягкий, вкрадчивый голос женщины, это «Борис», сказанное теплым летним вечером на море, размагнитили его. Он взял рюмку греческого коньяка, они многозначительно чокнулись. Борис Развигоров думал, как продолжить разговор, не акцентировать ли тему мужниных нервов, как он часто практиковал в подобных случаях, но он понимал, что перед ним опытная женщина, которой известны все способы ухаживания, и ему вдруг стало неловко. Выручил его хозяин яхты. Он по-свойски облокотился о стул Чанакчиевой, чокнулся с обоими и сказал:

— Сидим и попусту тратим время, а жизнь так коротка…

— Да еще эта война… — вздохнула Чанакчиева.

— Для женщин не существует войн, — заметил Филчев.

— Да?.. Почему же? — как-то скованно отозвался Развигоров.

— Потому что они всегда воюют и всегда побеждают. — Димитр фамильярно положил руку на плечо женщины, но та лениво ее отвела, задержав в своей руке.

Борис подумал, что он здесь лишний. Он встал и, сказав, что хочет полюбоваться морем, медленно двинулся к верхнему концу палубы. Бескрайнее море спокойно дышало под ним, лунная дорожка терялась вдали, под ногами плескались волны, а на горизонте виднелись очертания горы. Зачарованный красотой южной ночи и опьяненный запахами моря, Борис не заметил, как к нему подошла Чанакчиева. Из кают яхты до них долетала музыка, слышались голоса, и в эту необыкновенную ночь рядом с ним стояла молчаливая женщина.

— Жизнь многому нас учит, Борис, — словно проследив ход его мыслей, сказала она.

— Так легче всего оправдывать наши поступки, — как-то по-солдатски ответил он.

— Для вас, мужчин, все легко…

— А какие у вас трудности?

— Трудно быть рабыней и при этом оставаться свободной.

— Как это понять?

— Как хотите…

— Если даже речь идет о Филчеве?

— О Филчеве! — Женщина усмехнулась. — Филчев! — И в том, как она это сказала, было столько пренебрежения, что других слов уже не требовалось…

— Не понимаю…

— Тут нечего понимать, все очень просто. В жизни надо, чтобы ты выбирал сам, а не чтобы тебя выбирали…

— Но это зависит не только от тебя самого…

— Только, если тебе удается завоевать свое место, называемое положением в обществе…

— А вы его завоевали?

— Полагаю, что да!

Ее самоуверенность смутила его. Он был сбит с толку, но, упрекнув себя в малодушии, вдруг попытался обнять ее. Она отстранилась:

— Разве вы не поняли, что выбираю я…

Последние слова заставили его криво улыбнуться, но он промолчал. «Выбираю»… Выбрала этого старикашку Чанакчиева! Выбрала этого спекулянта Филчева… И все же, чтобы не выглядеть окончательным идиотом, он сказал:

— Да, конечно… Женщина с вашей красотой и вашими данными может позволить себе такую прихоть…

— Прихоть? Это не прихоть, а личная свобода… Помолчали. А гора на горизонте продолжала темнеть.

— Это Тасос? — спросил он.

— Тасос, — ответила она, и голос ее был глух и полон тайны, как подмятое под кормой яхты море…

16