Низверженное величие

— Тогда о чем ты все время хнычешь?

Но у жены тут же находился ответ:

— О детях!

— О детях? Вот пусть они и становятся министрами, а меня оставь в покое.

С этим он выходил из дому. Обычно в ресторанчике Гюро Радева собирались самые известные здесь люди, и он спешил пройти мимо. Заглядывал сюда лишь в тех случаях, когда было с кем перемолвиться словечком. Лысое темя и острая бородка профессора Цанкова вызывали у него неприязнь, неприятны были ему и окружавшие Цанкова самодовольные политиканы. На этот раз перед отъездом в Софию он, движимый праздным любопытством, решил на минутку заглянуть в ресторанчик. В дверях стоял сияющий хозяин.

— Чему это ты улыбаешься, бай Гюро? В заведении пусто, торговли никакой, а ты словно свадьбу празднуешь.

— Свадьба и есть, господин Развигоров. Господин Божилов разводится…

— Как это? — удивленно поднял брови Развигоров.

— Жена его очень ревновала и попросила господина Филова развести его с Властью…

— Скажите пожалуйста! — Развигоров никак не мог собраться с мыслями. Потом спросил: — А ты откуда знаешь?

— Да тут все знают. Люди господина Панкова уже суетятся вовсю, да и другие забегали…

Развигоров не стал спрашивать, кто эти другие. Он знал их. И пока ехал в Софию, эта новость не выходила из головы. Ее вытеснила только тревога за Бориса…

15

Беда не приходит одна. Эта старая истина решила сопутствовать капитану. Борис Развигоров надеялся, что его неприятности закончатся с приездом в Кавалу, но он ошибся. Судьба, как он выражался, была последовательной в отношении к нему. Пребывание его в Кавале, этом чудесном городе, было совсем коротким. Все было устроено благодаря вмешательству той самой перезрелой дамы, к которой он был так невнимателен в поезде. Она оказалась женой его нового начальника и сделала все для того, чтобы капитана отправили в Макри, в тяжелую береговую артиллерию. Как сказал ее муж, там нужны были преданные офицеры, способные навести порядок среди солдат и нижних чинов. Бориса Развигорова разместили в селе, вдали от батареи, расположенной в горах. Это было единственным преимуществом его нынешнего положения. Он решил держаться в стороне от других офицеров, вживаясь в роль оскорбленного изгнанника, но это продолжалось лишь неделю-другую. Ничем не заполненное безделье заставило его внимательнее присмотреться к жизни сослуживцев. В ней было нечто неустойчивое, как и на фронте. В отличие от столицы здесь ощущалась какая-то напряженность, поддерживаемая неизвестно откуда шедшими слухами. Даже далекий морской горизонт таил в себе опасность. Орудия время от времени устремляли свои зрачки циклопов в синюю даль, следя за невидимой целью. Говорили, что англо-американцы готовят высадку десанта, и люди думали, что первый удар придется по их позициям.

Развигоров в сопровождении младших командиров знакомился с местностью. Решение провести личную рекогносцировку рассеяло его одиночество, но еще более ухудшило и без того мрачное настроение ссыльного штабного баловня. Поручики его участка уже с утра ждали у дверей. Развигоров вставал поздно, никогда не завтракал. Он приказал ординарцу привести лошадь. Позиции были расположены в горах, а он не привык ходить по крутым горным дорогам. Да и верхом ездил плохо. Давно уж не держал поводьев в руках, но делать нечего. Уж когда скверно, так все скверно.

Из всей поездки капитан Развигоров запомнил три вещи: тяжелые орудия, хмурые лица солдат и плохую дисциплину. Орудия были сняты с греческой линии обороны «Макри». Это были монстры, невиданные им доселе существа, а их снаряды, лежавшие рядом, внушали уважение и страх. Каждый весил сто пять килограммов. Расчеты стояли возле этих неуклюжих чудовищ, надвинув на лбы немецкие каски, и словно не глаза, а дула оружий были нацелены на него, их нового командира. Обе стороны взаимно оценивали друг друга. По небрежным позам солдат он мог судить об их дисциплине, и, по-видимому, всем своим неряшливым видом они хотели сказать: «Посмотрим, что ты за человек». Борис Развигоров не сомневался в том, что его прибытие в Макри вызвало немало толков. Когда тебя из Генерального штаба посылают служить к черту на кулички — это не просто так, за этим что-то кроется. Наверняка причина нового назначения Развигорова заинтриговала и солдат, и офицеров береговой артиллерии. Капитан делал вид, что не замечает вызывающего поведения солдат, но так было только вначале. А потом в нем вдруг проснулся кадровый офицер. Он нахмурил брови, рука его натянула уздечку, а стек указал на одного из наводчиков. Гимнастерка у того была плохо заправлена, одной пуговицы не хватало.

— Ты!..

— Слушаюсь, гос’ин капитан!..

— Двое суток карцера!..

— Так точно, двое суток карцера, гос’ин капитан…