НКВД и СМЕРШ против Абвера и РСХА

В тюрьме соседнего Днепропетровска в камере № 120 за дезертирство «сидел немецкий солдат Кунд Лео, рожденный 27 февраля 1916 г.». Сокрушался: «под арестом с 23 марта 1943 г., а 29 сентября мы отсюда уходим, куда – сами не знаем». Расположить к себе гитлеровцев пытался и товарищ «по несчастью» Веры Новиковой – уроженец Москвы, проживавший в свое время на Арбате, в доме № 16, (на бывшем Б. Васильевском переулке), некий Николай Румянцев. «Проживая» в камере № 66 тюрьмы в Могилеве, умудрился изобразить орла с распростертыми крыльями и фашистскую свастику. Для убедительности верноподданнических чувств, ниже учинил антисоветский лозунг. Не забыл поставить и автограф…

Упражняясь в надписях на стене Ровенской тюрьмы, на судьбу плакался железнодорожный инженер, осетин Федоров Мурхиди Ромблатович, 1912 г. р., арестованный в октябре 1943 г. «В 1930 г. я был вывезен в Сибирь. Я ненавижу советскую власть, я враг советской власти. Не знаю, за что я арестован, надеюсь только на Бога. Он поможет мне выбраться отсюда».

Уходя из жизни, прощаясь с родными и передавая последний привет близким и друзьям, многие из узников оставили фамилии и имена агентов и предателей, по чьим доносам оказались в руках карателей. «Заброшен в эту камеру (№ 1 Брянской тюрьмы. – Авт.) по доносу полицейского Ивана Титова с обвинением в агитации и пропаганде», – сообщал один из несчастных. Ниже надпись сокамерника Шетко: «Расстрелян».

«Продала Маевская Маргарита», – сообщал Анатолий Кожевников. Заключенные Семен Голиков, Николай Григорович и Павел Шумолин ниже дописали: «Арестованы из-за агента Мирошниченко, которого отпустили, и попались…».

Замысловатую, одновременно полную боли и отчаяния весть (видимо подпольщиков), оперативники обнаружили в камере № 92 Вильнюсской тюрьмы: «Б. Комаровский, псевдоним «Корсаж». 3 июня 1943 г., бывший начальник компании «Сан», заместитель Лещинский, псевдоним «Заглеба». Бог, суди его не за грехи, а по твоему милосердию, он много выдал людей…».

Не менее таинственно звучат и слова, нацарапанные на стене в камере № 36 тюрьмы в Минске. Учинивший их Матвей Ворогаев был немногословным: «Сел 2 августа 1943 г., повесился 3 августа… Самые осторожные попадаются на мелочах». Виноватых в своей смерти (тюрьма г. Пинска) Алексей Наумович назвал поименно: «Арестован 26 января 1944 г. через Бугая Марка и Болдея Ивана».

Лаконичными оказались и надписи на стенах Тернопольской тюрьмы: «Гримпан Давид расстрелян по доносу провокатора…; Гоцман Залагц, расстрелян по доносу провокатора из села Галушкинцы…; Ейгер Циля … выдана предателем, расстреляна 6 ноября 1943 г.; Негрин Вольф, арестован по доносу предателя Ханкевича, расстрелян 19 октября 1943 г.».

О жизненной трагедии в результате предательства, «житель» камеры № 101 (тюрьма в Днепропетровске) Володя Руденко по кличке «Кабан», как смог, написал в деталях: «Сижу в одиночке, 11 числа продал меня Балабака, Балабаку – если выйду на волю – убью.

Вчера была суббота, пошел к чувячнику в мастерскую, чтобы чувяки заказать. В мастерской были люди и вели разговор, и за эти разговоры я попал в камеру. Стали разговаривать о жизни, я дурак, не знал, что он агент, и стал говорить с ним о делах на фронте. Я был недавно на фронте и видел бой, в котором немцы проиграли, и отступали несколько километров. Говорю, сейчас немец стал не тот, что был раньше. Во время разговора он выскочил и позвал жандарма, а сам ушел, чтобы не дать подозрения. Пришел жандарм, перепутал, и вместо меня забрал чувячника. Я догадался, агент, который позвал жандарма, стоял за углом, и следил, куда я пойду. Доследил меня до дома и побежал в жандармерию…, и меня забрали.

До свидания, братцы, привет знакомым… Жалко жену Веру, бедная, осталась беременна…».