НЛО. Постижение тайны

Со времен Спинозы и Канта известно: Бог там, где кончаются наши знания. Ничего, кроме этого старого принципа, не смог изобрести ни один физик, начиная с Ньютона. А значит, и доказательства не стали более убедительными. Кроме того, границы достоверного знания никогда не остаются постоянными, они вновь и вновь расширяются. Следовательно, Бог ускользает от нас все дальше.

Можно также сказать и о капитуляции перед неведомым (или тем, что человек не желает осознать, – так психологически проще), иррациональном страхе перед ясно не определенным объектом (ибо обвинить во всем инопланетян и Древних – значит не обвинить никого, это эскапизм вдвойне). Вот любопытная цитата: «В океане времени другие существа – истинные хозяева Земли – жили с самых первых мгновений его существования. Всегда. Для них сила волн и подводные течения – ничто, безделица! Каждый цикл в истории Человечества для этих властелинов мира – всего лишь вспышка солнца на закате дня. А само человечество – в лучшем случае племя рабов» (Владимир Аренев, в рассказе «Вкус к знаниям»).

Термин «мироощущение» содержательно очень важен. В отличие от «умственного» мировоззрения мироощущение более душевно, оно, наряду с логическими элементами, содержит «лирические», оно шире узколичного мировоззрения. В нем больше связи с внешним миром.

О сверхчеловеке. Каждая отдельная задача выглядит решаемой, а все вместе – нет. Потому что организм – система интегральная и управляется тоже интегрально: и мозгом (про который мы, кстати, мало знаем), и гормонами, и межклеточными и внутриклеточными сигналами. Чтобы радикально улучшить человека, нужно управлять всей этой сложностью, но что при нынешнем уровне остальных технологий потребуются огромные ресурсы. Грубо говоря, одного супермена сделать получится, а массово – никаких мощностей не хватит.

Думается, что гнет Иного Разума является не имеющей себе равных в истории человечества катастрофой, критерием, которому, несмотря на его очевидность, мы затрудняемся подобрать название и по праву поставить в одном смысловом ряду с такими терминами, как «любовь», «жизнь», «смерть» и тому подобным…

Поводырь может ошибиться, но его отличие от остальных в том, что он идет первым. Другие уже имеют возможность выбора: идти за ним или своим путем.

Почему-то думается с циничной долей достоверности, что мы позволили бы природе проделать над собой любую метаморфозу при условии, что она мастерски это сделает. Мастерски означает в данном случае – абсолютно естественно и неотвратимо, то есть точно так, как «навязаны» нам болезнь, старость и смерть. И если бы путь этот не оканчивали смертью, а вел к дальнейшим метаморфозам: от высших животных к низшим и, в конце концов, к неорганическому миру, мы попросту привыкли бы к нему как обычному «маршруту» – от рождения к старости.

Утопичность, создаваемые ею напряжение и динамика представляются жизненно необходимым компонентом всякой культуры. Стремление к «правде» (как и способности ее, эту конечную правду, вынести) – это тоже своего рода утопия. Но без нее не будет ни самой правды, ни какого бы то ни было движения – кроме движения к распаду.

«Прогрессистская» традиция предполагает, что ученый (он же критик) «ведет за собой науку». А из этого, в свою очередь, должно следовать, что он изначально знает, какой наука должна быть. Детский вопрос: откуда? Ответ: ниоткуда. Ученый, пусть обученный, но прежде всего – он один из читателей. Направление его взгляда не сверху вниз – от учителя к ученику, а снизу вверх. И он публично, то есть вместе с читателями, пытается разобраться в произведении, дотянуться до его смыслов. Он не может выносить приговоров, учить, а – учится. Хотя лично от себя (а не от науки, партии, конфессии) может выступать как угодно.

Бизнес не умеет работать с ценностью, которая не растет в цене. Для него это актив с отрицательной доходностью, и он стремится его не рассматривать. Науке тут, по большому счету, вообще делать нечего.

Люди хотят правды. Причем по умолчанию подразумевается, что правда не сможет не укладываться в наши ожидания. Не сможет не соответствовать требованиям, например, гармонии, осмысленности, справедливости мира… Как-то само собой ожидается, что «правда» будет если не комфортной для человека, то, во всяком случае, вполне человекообразной и человекосоразмерной – и уж точно не сможет быть разрушительной для самого существа человека.

Я иногда задумываюсь, по каким признакам я определяю «своих». Кого я склонен определять как «социально близких»? В результате вся сумма перебираемых мною признаков сводится к простой формуле: наиболее «своими» я считаю тех, кому смешно или не смешно то же самое, что и мне. «:Свой» – это те, с кем мне не надо всякий раз заново заключать культурные конвенции. Это те, для кого представления о стиле и пошлости если не одинаковы, то взаимопонятны. Это те, кому не надо ничего объяснять, с ними достаточно переглянуться. Это, скорее всего, не универсально, но это надежно.