— Хэллен, я клянусь… Я сделаю всё.
— Правда? Ну, в таком случае встань, дойди до двери и открой её, выйди и закрой за собой.
«Отряд 10 из Навароне»,
— Стой! Раз, два! Направо! Шагом марш! Кругом! Приготовились!
— Что я тебе говорил?
— По крайней мере, мы хорошо выспались.
— Пли!
— Отставить!
«Париж, я люблю тебя»,
Он смотрел на свою жену, пересекающую улицу. Она была одета в длинный красный плащ, который обещала выбросить и который хранила год за годом, запрятанным в гардероб. Она поступала так со всеми вещами. И эта её черта покорила его в день первой их встречи. Одинаковая одежда, одеваемая снова и снова. Шеренги никогда не использованной губной помады. Эта песенка, напеваемая ею во время готовки, были той частью жизни, которая стала ему чуждой и с которой он решил окончательно распрощаться между горячим и десертом.
— Бонжур, мадам.
— Добрый день.
Он осознал роковой и логически неверный выбор места, где он решил расстаться с ней. Именно здесь он впервые понял, что перестал любить её.
Когда она улыбнулась, он был на грани крика: «Я ухожу от тебя!», «Хватит улыбаться!» Но вместо этого он предложил ей вина.
Его всегда раздражало то, что она никогда не заказывала ни закуски, ни десерт, но почти всегда съедала всю его порцию. Но самым худшим было то, что он заказывал под конец только то, что она любит. «Не уверен, что мне понравится этот пирог», — малодушно думал он.
Когда она начала плакать так, как никогда раньше не плакала, он решил, что она знает, что он уходит от нее к Мари-Кристин, страстной стюардессе, которую он любил вот уже полтора года. Он подумал: «Она знает. Она знает уже давно. Я должен был ожидать этого».
Продолжая плакать, она достала из сумочки какую-то бумагу и передала ему. Документ был написан безжизненным медицинским языком и сообщал о лейкемии в последней стадии.
Во время прочтения документа цель встречи улетучилась у него из головы, и роковой металлический голос сказал ему: «Это твой крест!»
И он принял это. Он заказал три кусочка пирога «на вынос» и отослал любовнице SMS: «Забудь обо мне. Серджио».
Он окружил её той заботой, которую она всегда желала. Он перевешивал картины. Он перетаскивал вещи с места на место. Он составлял ей компанию при утренних просмотрах ее любимых фильмов. Он ходил с ней по распродажам, несмотря на то, что ненавидел шопинг. Он читал вслух «Мой любимый Sputnik» Мураками. И всё, даже самые обыденные вещи, приобрело иной смысл, как только он осознал, что он делает это для неё в последний раз. Он вёл себя, как влюблённый, и он снова стал влюблённым.
И когда она умерла у него на руках, он впал в состояние эмоциональной комы, от которой так и не оправился. И до сих пор, спустя годы, сердце его всё ещё сжимается, когда он видит женщину в длинном красном непромокаемом плаще.
«Парк юрского периода»,
— Тимми! Тим. Тим, я лезу к тебе. Ну и деревья, чёрт. Тим. Тим. Тим. С тобой всё в порядке?
— Он где-то рядом.
— Хорошо, дай мне руку. Я вытащу тебя отсюда, дай мне руку. Вот так хорошо, я тебя держу. Хорошо. Ну, вот, всё хорошо, Тим.
— Да, я вижу.
— Всё равно, что лезть в домик на дереве. Отец тебе строил домик на дереве?
— Нет.
— Ну хорошо, когда будешь слезать, не смотри вниз, понял?
— Но это невозможно. Как я это сделаю?
— Я тебе помогу. О, нет. Тим, пойдём. Быстрее, быстрее, быстрее, Тим, спускайся. Ещё быстрее, если можешь. Тим, Тим, давай. Давай, Тим.
— Ну вот, мы снова в машине.
— Опять в машине? Ну, по крайней мере, мы слезли с дерева.
«Перевозчик»,
— Куда ты едешь?
— Поехали к тому парню.
— Счастливого пути.
— Ты что, не поедешь?
— Нет.
— Ведь он взорвал твою машину!
— Я куплю новую.
— Он сжег твой дом!
— Отстрою заново.
— Он пытался тебя убить!