Но человека человек. Три с половиной убийства

Досказать осталось немного. В тот день я узнал не только о смерти Ксении, но и о том, что Петр, Али и супруги Э. с юристами создали параллельную структуру, переписали на себя здание и бизнес и создали новую компанию, в которой меня не было. Собственно, у нас с женой осталась только машина, недостроенная дача, единственная квартира в Москве и небольшие личные сбережения. Мы прожили в Москве еще полгода. За это время прошли школу приемных родителей и усыновили двух мальчиков — Луку и Филиппа. Затем продали собственность в России и обосновались здесь, в Умбрии.

Разумеется, никакие бизнес-схемы с купонами и скидками не были интересны тем, кто меня выставил. Бизнес сменил направление, название и в сущности стал чем-то совсем другим, что, в свою очередь, не интересует меня — до того, что я даже и перестал следить за этими людьми.

Трудно поверить, но я не знаю даже, как там Дибок. Его последние следы в соцсетях датируются 2014 годом — фото с какого-то морозного патриотического праздника, флажки, рупоры, слезы на ветру — и далее ничего. Жив этот человек или мертв, в его случае разница невелика.

27

На стене комнаты Фили полоска света от фонаря, который погаснет в полночь. Рабочие за окном отвозят тачки с инструментами в сарай.

— Папа, Мальвина выживет?

— Скорее всего, — отвечаю я. — Андреа пишет, операция прошла успешно.

— А ей пришили обратно ту голову, что была, или заменили на новую?

— Пришили человеческую, — уверяю я. — Теперь собака станет говорящей и будет рекламировать наш отдых.

Филя смеется. Через какое-то время говорит:

— А вот в какой профессии надо быть самым добрым?

— Хм, — говорю я. — Даже и не знаю. Добрым всегда, наверное, быть неплохо. Но это не профессиональное качество. Это человеческое.

— А злые люди, они что, не стали человеками?

— Хм-хм, — говорю я. — Даже и не знаю, что тебе сказать, Филя. Это сложный вопрос.

— Ну, я-то точно человек, — говорит Филя с уверенностью. — Потому что ты человек и мама человек, — он вытягивает вверх обе свои руки, смотрит на них и осторожно трогает себя за нос.

Вот и дописана моя история. И теперь, когда я ее дописал, все как бы двоится. Иногда я вижу ее смысл, а иногда нет. Он то явлен, то скрыт от меня, как Монте Субазио за окном. Но даже когда тучи закрывают гору, я почти уверен, что она там.

Чувак

1

— Ну ладно, — говорит психотерапиня, — значит, помощь другим и творчество. Про помощь другим мы поговорили и выяснили, что ее в вашей жизни вполне достаточно. А как насчет творчества?

Сначала мы с Петером пришли на семейную, чтобы не разводиться. Психотерапевт оказался такой дурак, что мы не развелись чисто из принципа. Теперь у нас все хорошо. А на личную терапию я пришла, потому что поняла, что мой смысл жизни где-то завалялся. Как телефончик в захламленной комнате: пищит где-то и разряжается, а где именно — поди найди. Моя психотерапиня добрая и совестливая. А умная или нет, никогда не показывает. Это значит, что умная.

— Насчет творчества, — говорю, — мне нужен какой-то важный резон. Причина, чтобы творить. Я не хочу, чтобы это была просто арт-терапия или какое-то рукоделие.

— Чего плохого в рукоделии? — возмущается фрау шринк. — Это почтеннейшее занятие, сакральный смысл которого возвращен нам феминизмом.

— Ну, я не совсем то хотела сказать. Я имею в виду, мне хочется сделать что-то важное не только для себя. Тогда будет смысл. Рассказать важную историю.

— Вымышленную? — спрашивает фрау шринк.

— Лучше реальную. Вымышленную мне не придумать.

— Отлично, — говорит психотерапиня, — вам задание: к следующему разу расскажите мне реальную историю для вашей книжки. Важную историю, которая должна быть рассказана. Которая нужна вам и другим, всему человечеству, всем людям.

Иду в сторону детского садика и думаю: кто мог бы стать героем моей истории? Петер годится для мюзикла или стендапа. Я сама — для короткого лирико-иронического стишка. Да чего темнить, Люба, ты же прекрасно знаешь, про кого ты хочешь написать и зачем вообще начала говорить про творчество.

Главная героиня моей истории прекрасно знала, в чем смысл ее жизни. Я ей в этом даже завидовала. Вот только жизнь ее оказалась по-военному короткой.

2

Я говорю Петеру:

— Собираюсь написать книгу о своей подруге Яне.

— О, — говорит Петер. — Это о той, которая… Понимаю.

— Если я напишу, ты прочтешь?

— Обещаю, — говорит Петер.

— Это очень важно. Значит, я пишу, имея в виду тебя. Пишу как будто для тебя.

— Только не очень длинную, — просит Петер. — У меня столько работы.

— Напишу маленькую.

— И предупреди меня, когда будешь давать мне почитать. Я хочу подготовиться.

— Хорошо, — говорю. — Скажу заранее.

3

В молодости часто бывает так, что начинаешь дружить случайно. Иногда потом так и дружишь всю жизнь, иногда нет.

На подготовительных курсах в вуз мы сели вчетвером за первую парту.

— Ага, четыре отличницы, — сказал преподаватель, с которым мы занимались.

Почти угадал. Отличницами были я, Катя и Варя, а Яна нет. Но поступили все. Так и продолжали сидеть вчетвером.