Надо, чтоб и о тебе кто-то позаботился, сказал Мартин. Выше нос, насчет Вольфганга мы что-нибудь да придумаем.
Для меня Вольфганг далеко-далеко. Ночами я совсем не сплю. Не успею задремать и тотчас вскакиваю. И все думаю, думаю. Прикидываю: может, лучше умереть или еще что сделать.
Тебе нельзя оставаться одной, сказал его брат. Адвоката Вольфгангу я уже организовал.
Он знает, что делать.
Может, ты знаешь, что делать мне?
Домой тебе надо, сказал он.
Я и так дома.
К маме, сказал Мартин, ты больна.
Был уже поздний вечер, когда брат Вольфганга аккуратной стопкой сложил прочитанные листки рядом с нечитаными. Нелегко оторваться от заметок Ингрид и поехать домой, к жене, которая обязательно спросит: Что ж ты нашел в ее вещах?
Помедлив, он ответит: Дневник. Он побаивался ее любопытства.
Никто из них знать не знал, что Ингрид вела дневник. Кой-какие эпизоды Мартин помнил, в том числе телефонный разговор, о котором только что прочел.
После ареста Вольфганга Ингрид была на грани нервного срыва.
Скажи он хоть слово, я бы немедля выручил его деньгами.
На это Ингрид вообще никак не отреагировала.
Хочешь не хочешь, а пришлось отвезти бедняжку к ее матери. Там она была в хороших руках. А его жена с нею не ладила.
Ингрид была не из тех девушек, что любят порассуждать о воспитании детей и свято верят: чтобы двигаться вперед, необходимо иметь перед собою цель.
При таком легкомыслии она еще на редкость дешево отделалась, сказала его жена.
Его самого Ингрид как жена брата вполне устраивала. Но особого интереса не вызывала. Кукольное личико, какими пестрят страницы модных журналов. Она казалась ему пустенькой, поверхностной.
Говорят, я была больна. Сегодня утром, сидя у окна, я смотрела на улицу. Светило солнце.
Наверное, было жарко, одетые по-летнему школьники спешили домой. Мчались сломя голову по дороге и кричали, а я испугалась.
Отвернувшись от окна, я увидела маму, она стояла у меня за спиной. Печальный взгляд, ласковый голос.
Тебе лучше, душенька? — спросила она и потрепала меня по плечу.
Врач делал тебе уколы, чтоб успокоить нервы.
Волноваться мне противопоказано.
О Вольфганге она словом не обмолвилась. Когда я спросила о нем, она молча продолжала чистить картошку, а потом стала жаловаться на дороговизну. Пенсия, которую ей назначили после смерти отца, не больно-то велика.
Я была у твоего шефа, рассказала она, тебе дали больничный. Врач говорит, недели через три-четыре все пройдет. Как ты себя чувствуешь, душенька?
Мне хочется снова сесть к окну и глядеть на улицу. Невольно вспоминаю распахнутые окна Старого города, где женщины, положив на подоконник подушки, смотрят наружу.
Вольфганг сидит в следственной тюрьме. До слушания дела, вероятно, пройдут месяцы. Сегодня меня навестил Мартин. Он нашел Вольфгангу адвоката.
Вы с Вольфгангом в последнее время не очень ладили, сказал он.
Мы перестали понимать друг друга, ответила я.
Слишком большая нагрузка, сказал он, вы просто надорвались, купив этот дом.
Он нас предупреждал: прыжок в ледяную воду.
Господи, нас снесло течением. Поначалу все казалось так просто. Я была уверена, что нам обязательно повезет. Ясное дело, звезды сами с неба не посыплются. Плавно и мягко войти в воду — вот как я это себе представляла. Вытянувшись стрункой, энергично, с задором. Откуда мне было знать, что течение затянет нас?
Если хочешь с ним повидаться, сказал его брат, проси разрешения на свидание. Тебе можно навещать его раз в две недели на пятнадцать минут. Поедешь?
Другим бывает и хуже. Пора и об этом подумать.
Конечно, можно взять веревку и повеситься.
Что толку, если я так сделаю?
Брат Вольфганга сам напечатал на машинке прошение насчет свидания и привез мне. Не хватало лишь моей подписи. Он через стол подвинул ко мне бумагу и показал пальцем, где подписать. Я замешкалась, потому что едва не вывела свою девичью фамилию.
Но даже виду не подала, что растерялась.
На скорый ответ не рассчитывай. Им спешить некуда.
Он предложил мне съездить на озеро с его женой и детьми. Лето в разгаре.
Не представляю себе, чтоб я сидела на берегу, ныряла, плавала.
Мама стала меня уговаривать.
Нет, сказала я, это невозможно.
Нарочно не спросила сегодня Мартина о Вольфганге.
Голос у мамы по-прежнему очень ласковый.
Вольфганг прислал письмо. Я его не распечатываю. Боюсь.
Сегодня от Вольфганга опять пришло письмо. Не распечатывая, положила вместе с первым.
Мама все знает, но молчит. Один только раз вечером она сердито воскликнула: Что он с тобой сделал!
Мне стало жаль себя, а слез не было.
Мама говорить о Вольфганге не желает.
В понедельник выхожу на работу.
Такая пустота.
Будто сквозь строй прогнали. Все всё знают. В упор меня разглядывали, и если б только это!
За моим столом сидела новенькая.
Мы ведь не могли отложить вашу работу, объяснил шеф.
Вы долго болели.