«No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли

Тетушкино уменьшительное имя было Вай, а у меня было для нее свое прозвище — Вай-Вай. Стоило мне только назвать ее Вай-Вай, и все шло отлично. Но когда она шлепала меня, я думала: «За что? Как она может?! Если бы она меня любила, то не шлепала бы! Наверное, это потому, что она всего лишь моя тетя. Как было бы здорово, если бы она была моей мамой!» Много раз, когда меня наказывали, я садилась на свою табуреточку за углом дома и плакала, не забывая оглядываться по сторонам — если бы кто-нибудь увидел, они бы обязательно наябедничали: «Там вон Рита плачет, ма-ам!» Так что я плакала тайком, думая: «Почему, почему она меня ударила? Потому что у меня нет мамы? Потому что у меня нет настоящей мамы?..» И тут я начинала рыдать, громко и безутешно, чтобы тетушка непременно вышла и увидела меня и услышала мои слова. Потому что она считала, что другая мама кроме нее мне не нужна.

Иногда меня все же отводили в дом моей матери. Там мне приходилось спать с полутора десятками других детей, делать то и это, подметать там и тут, и никто особенно не обращал на меня внимания. И постепенно я начала понимать, что это не мой дом — и слава богу. У тетушки, где у меня была собственная комната и где обо мне заботились, — вот где было мое место.

Когда мне было девять лет, моя мать вышла замуж и не позвала меня на свадьбу. Такое непросто выдержать, особенно маленькой девочке. Я не хотела, чтобы тетушка знала, как мне плохо. Я чувствовала, нельзя ей ничего говорить, особенно когда она сказала: «Твоя мать не знает, что ты девочка, она даже трусики тебе не покупает». Конечно, я в очередной раз почувствовала себя брошенной.

Но тетушка была мудрее меня.

— Нечего страдать, — сказала она. — Она не хочет тебя приглашать? Ну и что! Я сошью тебе красивое платье, наряжу тебя, и мы пройдем мимо их дома, и все увидят, какая ты красивая и какая у тебя дешевка-мать.

Вот такая была у меня тетушка: она могла быть очень суровой, если ей это казалось необходимым. Но у нее были принципы, и она всегда держала голову высоко. Настоящая праведница! За это я ее уважала и старалась ее любить и не подводить. Когда мы с Уэсли выросли, мы говорили нашему отцу: «Были времена, когда мы даже не знали, где ты, а тетушка всегда была с нами».

Андерсоны были музыкальной семьей. Помимо моего отца и тетушки (которая пела в церковном хоре), я была хорошо знакома с моим дядей Кливлендом, сильным баритоном, которого неизменно звали на свадьбы и другие праздники. Так что я росла рядом с музыкой. И поскольку очень рано выяснилось, что у меня есть голос, тетушка учила меня песням, а потом говорила своим заказчикам: «А вот Рита может вам спеть свадебную песню». Я любила петь и в церкви — я истинная христианка с самого детства. Я знаю, что есть Бог, я люблю Его и всегда чувствовала, что Он рядом. (К тому же у пастора был сын Уинстон, который провожал меня до дома после церкви и целовал у калитки.)

По субботним вечерам на «RJR», одной из двух ямайских радиостанций, шла передача под названием «Судьба стучится в дверь». Стоило туда попасть, и о тебе узнавали люди, которые потом могли вытащить тебя из дыры вроде Тренчтауна и пригласить в какую-нибудь полезную организацию наподобие скаутов, или могли дать немного денег и отправить тебя в какую-нибудь поездку. Мне исполнилось десять, когда тетушка спросила:

— Не хочешь ли ты, Рита, попробовать свои силы на радио?

Милая тетушка, она так в меня верила! Я ответила:

— Хорошо, а что я буду петь?

И она сказала:

— Молитву Господню, потому что это очень важная песня, и ты должна ее спеть.

Она усаживала меня на мою табуреточку возле швейной машины и день за днем распевала за шитьем «Отче наш», а я повторяла за ней:

— Отче наш… Иже еси на небесех… Да приидет царствие Твое…

И когда мы доходили до конца, она говорила:

— А теперь мы сложим наши ручки вот так: «Слааа авься»…

В тот день, когда должна была состояться передача, тетушка нарядила меня в кринолин, сногсшибательную голубую юбку и блузу с кружевными оборочками. Я была слишком мала ростом для микрофона, и организаторам пришлось поставить меня на ящик, но я их всех сразила! Сейчас я помню только слова: «Сегодняшний победитель нашего конкурса… Рита Андерсон!» И все кричат:

— Ты победила! Рита, ты победила!

Я поднялась на сцену и впервые сорвала аплодисменты. Я была такая маленькая — но, как я сейчас думаю, очень смелая! И вот с того самого дня я решила стать певицей.

Часто единственным способом держаться на плаву для семьи на Ямайке была и остается эмиграция: один из членов семьи уезжает за границу и посылает домой деньги. Как сейчас люди едут в Нью-Йорк, так раньше нашим спасением была Англия. Добирались пароходом, билеты стоили дешево, семьдесят пять фунтов. Хотя годы могли уйти на то, чтобы сэкономить эти деньги, в конечном счете схема была всегда одна: если не хочешь сидеть у разбитого корыта, езжай в Англию и найди работу. Когда мне было тринадцать, тетушка заявила моему отцу: