Нобель. Литература

Гений не должен быть скотиной. Он должен быть сложным, нестандартным. Он должен быть подчинен более высоким мотивам, чем его личный эгоизм или даже личная мораль, потому что в нем живет творческое начало, и это творческое начало может быть для его личности иногда губительно. Но Жан-Кристоф такой славный малый, что мы прослеживаем весь его путь с глубокого детства и до глубокой старости, еще с пренатальных воспоминаний. И нам ни секунды не интересно. Может быть, здесь не прав я. Может быть, здесь я просто не нахожу в Ромене Роллане той остроты, которая присуща большинству художников его эпохи, времен великого разлома. Потому что он, в общем, эстетически очень консервативен. Проблема в том, что, видимо, мое мнение не уникально. Найдите мне еще человека, который бы читал «Жана-Кристофа».

Ну честно, я с многих страниц брался на приступ этой книги, еще когда-то в жуткие советские времена, когда ничего интересного не показывали по телевизору, по нему показали многосерийный фильм по «Жану-Кристофу». Как многие люди, после фильма я пытался читать роман, но никак. И фильм-то был скучный. Скучнейший абсолютно. Потому что для того, чтобы найти, у героя должно быть что-нибудь кроме усов, что-то делающее его индивидуальностью. Может быть, еще беда в том, что Ромен Роллан, всегда интересовавшийся Россией и любивший ее и женатый на русской женщине… может быть, действительно, его беда в том, что основная его профессия — музыковед, историк; он, в общем, не природный писатель. В его стиле нет силы.

И он явно не тот одержимый литературой маньяк, который собственную жизнь сжигает, чтобы сделать из этого тексты. Он слишком хороший человек. Правду говорил Чехов: «Короленко был бы таким хорошим писателем, если бы хоть раз изменил жене». Довольно глубокая мысль. Трагедия появилась во внутреннем противоречии — Ромен Роллан жене не изменял никогда. И все-таки лучше бы Нобелевскую премию дали Короленко.

Не изменял, потому что, насколько я знаю, он в личной жизни был образцом для всех своих друзей. И потом он очень много болел в последние годы, и ему было не до того. Я просто думаю, что дружба с Горьким — дурной знак. В Горьком была та выспренность и слезливость, которая многих от него отталкивала. Кстати, даже Ромен Роллан начал о чем-то догадываться. Он пережил Горького на 8 лет. И он в последние годы Горького говорил: «Мне кажется, что Алексей не чувствует себя свободным в России». Что-то он все-таки понимал. Но, конечно, не хватало ему правоверности и вместе с тем не хватало искренности, чтобы честно сказать: да, товарищ Сталин, это ужасно. Нет, он был большим искренним другом советского народа.

В каждом доме стояло собрание сочинений Ромена Роллана, это красное собрание сочинений. Даже в нашем доме было несколько. И, как это ни ужасно, никто его не открывал, понимаете? Именно потому, что у Ромена Роллана масса добродетелей, масса достоинств. Но я провел опрос среди своих друзей: если кто и любит его, и то только «Очарованную душу», то любят люди безнадежно плоские. Одна девочка мне говорила: «Я так люблю Ромена Роллана!» — и я понимал, что главное это отличие, главное, что не позволяет мне интересоваться этой девушкой, — это ее чудовищная глупость. Она очень добрая, славная… но она глупая!

Ромен Роллан — это действительно какой-то маркер. Это одна из редких ошибок Нобелевских премий. Хотя я понимаю, что эта премия вот тогда была присуждена с чисто воспитательными целями; она была присуждена французу, который был германофилом. Такой знаток Бетховена. Давайте дадим ему — и это будет преодолением мировой войны. К сожалению, для преодоления мировой войны это не делает ничего, и в результате… ну, знаете, когда будущему фашисту Гамсуну дают Нобеля — тоже не очень хорошо. Но Гамсун, при всей своей патетике и характерном для рубежа веков дурновкусии… какой он ни есть — он писатель. Потому что «Голод» — это великая литература. Я уж не говорю про «Мистерии». Любовь он описывать умеет. И вообще, для подростковой Европы он писатель сильный, сентиментальный, трогательный. Другое дело, что он женофоб, но это у скандинавов часто — вспомним Стриндберга. Кнут Педерсен, известный под псевдонимом Гамсун, своего Нобеля честно заработал. А к тому же тогда Нобеля давали в основном за эпопеи. Они написал «Плоды земные», пожалуйста. А все-таки Роллан со своей эпопеей — это яркий пример того, что настоящий эпический роман не может быть жизнеописательным. Или он уж должен описывать совершенно мощную, грандиозную личность. Но писать правильный эпический роман в XX веке неправильно. Роман должен быть таким, как «Улисс» — неровным, безумным, трудным, похожим на жизнь.

Все мои попытки специально перечитать «Жана-Кристофа»… Ребята, никак. Здоровый сон или в лучшем случае почему-то упорная ненависть ко всем положительным персонажам. Все-таки испортила меня постсоветская Россия. Мне кажется, что я сегодня готов прежде всего обнять неправильного героя, который, например, конформист в молодости, а бунтует в старости. Или который не любит хороших девочек, а любит плохих.