Нобелевская премия

Решающей деталью, в этом я уверен, был мой влажный пенис. Полицейский, может, и не осознавал, но именно поэтому вся история сошла мне с рук. Я видел это по их лицам, по их частично весёлым, частично пристыженным, частично завистливым взглядам. Без сомнения, они и сами предпочли бы заняться сексом, а не ловить преступника. И без сомнения, они бы настояли на том, чтоб поговорить с женщиной, если бы их не смутил мой мокрый, блестящий член.

С женщиной, которой не было.

Ибо там был лишь её призрак. Я тогда быстро разделся, набрал в горсть достаточное количество слюны и как следует смочил ею пенис, перед тем как схватить халат и очки и, драматургически эффектно борясь с тем и другим, выйти к ним.

Признаться, свою роль сыграло и моё акустическое изображение женского оргазма. Этим я обязан давним упражнениям, ещё из детства, когда благодаря другому голосовому регистру это звучало ещё убедительнее. Я регулярно развлекал весь детский дом, за исключением его директора, разумеется, чьи послеобеденные «минуты слабости» и послужили примером и уроком моей драмы воздыханий. Он проводил эти «минуты» с крепко сбитой немолодой женщиной, которая специально для этого приезжала на машине из города и потом сразу уезжала. Насколько я помню, она работала в надзорных органах сиротских домов, но никогда не возражала против того, что мне приходилось ночи напролёт сидеть в холодном подвале за то, что я так умело имитировал её крики.

Как только они ушли, я быстро оделся, прибрал в шкаф наряд медсестры и устранил все свои возможные следы. Потом я вышел из кабинета зубного врача и спрятался в кабинете гинеколога, из окна которого и наблюдал за дальнейшими действиями полиции, пока они наконец не уехали в пять часов утра.

Глава 27

Я спал до десяти часов, потом выкатился из кровати, подержал голову под краном с холодной водой, пока ко мне не вернулось ясное мышление, и первым делом позвонил Гансу-Улофу.

– Привет, зять.

– О, ничего себе. Ты? Но ведь… – Казалось, он не верит своим ушам, которые слышат мой голос. Или я застал его в какой-то неудобный момент.

– Я помешал? У тебя какое-то совещание?

– Нет-нет, не беспокойся. Я просто сижу за письменным столом и перекладываю бумажки с места на место. – Он исторгнул глубокий вздох. – Но это так великодушно с твоей стороны, что ты сам позвонил. Я, честно говоря, всю ночь, считай, глаз не сомкнул.

– Да? А теперь меня спроси.

Пауза.

– Звучит нерадостно, – осторожно сказал Ганс-Улоф.

– Да и впрямь радости мало.

Он храбро сглотнул.

– Понятно. Значит, ты ничего не обнаружил.

– Можно сказать и так. Посреди работы нагрянула полиция, целый взвод, грузовиками. Единственный позитивный момент состоял в том, что они вели себя неаккуратно и я их вовремя заметил. В противном случае я бы сейчас звонил тебе из камеры и просил нанять мне адвоката.

Он издал какой-то неартикулированный звук, который заставил меня несколько мгновений гадать, то ли у него сердечный приступ, то ли его душат.

– Чёрт, – прохрипел он наконец. – Не может быть. Проклятье. – Он отдышался. – Как это могло случиться?

– Этот вопрос я сам задаю себе уже семь часов. И понятия не имею, как ответить. Эта контора была не такой уж и защищенной, действительно нет. Даже если бы правая рука у меня была в гипсе, я бы смог войти и выйти, не потревожив сигнализацию.

– Но ведь полиция не приезжает просто так, а? Да ещё целой командой.

– Это мне ясно, да. Якобы меня заметили из здания напротив. Но я готов спорить, что это было не так. Ведь я не новичок и не впервые делаю такое.

– И что потом? Как ты ушёл от них?

– О, – сказал я, помедлив, – это долгая история. И не особенно доблестная. – Нет, решил я, это я ему рассказывать не буду. Кому угодно, но только не отцу моей племянницы. – Боюсь, тебе придётся подождать, пока я напишу мемуары.

– Обстоятельства таковы, что я, может, и не доживу до этого.

– А я их никогда не напишу.

В его голос вкрался странный дрожащий звук.

– Вот это я сейчас не хотел бы слышать.

Я чуть не извинился перед ним, но успел затормозить, вспомнив Ингу и то, что он, напившись, убил её, въехав в дерево.

– Я ещё погожу, коли так, – сказал я.

– Извини, что-то мне стало совсем плохо. Значит, ты был на волоске? Гуннар, ты последняя надежда Кристины, не забывай об этом!

– Об этом я не забываю ни на минуту, можешь не сомневаться.

– И что ты собираешься делать теперь?

Я разглядывал окно, такое мутное и пыльное, будто его не мыли годами.

– Пока не знаю точно. Но в любом случае, больше я не стану действовать так опрометчиво.

На другом конце возникла пауза.

– А это было опрометчиво?

– Да, очертя голову.

– И в этом причина? Ну, что нагрянула полиция?

– Нет, – пришлось мне признаться. – Если бы это было так, тогда я хотя бы знал, что я сделал неправильно.

– Я имел в виду только… Боже мой, я даже думать не могу об этом. Гуннар, я прошу тебя! У Кристины каждый день на счету, каждый час. И ты не можешь действовать строго по предписаниям и по учебнику.

Сама мысль о том, что возможен учебник по промышленному шпионажу, была настолько абсурдной, что я невольно рассмеялся.