Нобелевская премия

Он отстранил свою камеру с недовольным выражением лица и бегло оглядел меня.

– Да как сказать. В этом доме живёт менеджер швейцарского фармацевтического концерна, в котором работает нобелевская лауреатка этого года по медицине. Может, кому-нибудь костью в горле, что завтра она приезжает в Стокгольм.

– А, вон что! – прикинулся я дурачком. – Но ведь вручение премии только через неделю.

– Да, но когда получаешь Нобелевскую премию, хочется это как следует распробовать. Лауреаты всегда приезжают заранее.

– Понял, – я кивнул с тупой гримасой. – Одна вечеринка за другой. Я бы и сам так поступил. – Я посмотрел на него, наморщив лоб. – Но при чём здесь эта бомба?

Журналист поднял воротник своей куртки.

– Хороший вопрос, не правда ли? – Снизу ему уже махал другой, который был с микрофоном. – Если я что-нибудь разузнаю, читайте об этом самое позднее послезавтра в «Dagbladet». Спокойной ночи! – И с этими словами он убежал.

Я медленно пошёл за ним, засунув руки в карманы куртки. Одной рукой я прижимал к груди пистолет во внутреннем кармане, чтобы его контуры не обозначились сквозь материю. Улица по-прежнему была наводнена сводящим с ума мерцанием мигалок, слепящим светом фар и жёлтыми огнями, и когда я пересекал боковой переулок, оттуда тоже что-то замигало в мою сторону. Я присмотрелся – и узнал машину Ганса-Улофа!

– Слава Богу, – послышался из темноты его жалобный голос, когда я в состоянии крайнего удивления подошёл к машине. – А я уже думал, что всё.

В темноте я разглядел лишь бледное круглое пятно за опущенным боковым стеклом.

– Ещё не всё, но чувствую я себя погано, – ответил я, шмыгая носом. – Надеюсь, в машине у тебя тепло.

Полиция нагрянула минут через двадцать после четырёх, совершенно внезапно и ни с того ни с сего, рассказывал Ганс-Улоф, пока я оттаивал на пассажирском сиденье. Меня так и подмывало свернуться калачиком в тёплом пространстве для ног.

– Я ждал там, на улице, где мы были вчера вечером, – докладывал он. – Всё было темно и тихо… И вдруг они налетели отовсюду, со всех сторон, с мигалками, сиренами и так далее. – Он шумно втянул воздух. – Я думал, сейчас они тебя возьмут. Думал, сработала какая-то охранная сигнализация, которая сразу вызывает полицию.

Я нехотя помотал головой.

– Я вообще не был внутри. – И рассказал ему, что проспал. – Я пытался тебе позвонить с дороги, но ты в это время как раз сам говорил по телефону.

– Говорил по телефону? Я никуда не звонил. – Он достал из кармана свой аппарат и глянул на дисплей. – Правда, здесь нет приёма, наверное, в этом всё дело. Проклятье. – Он снова убрал телефон. – Я не знал, что делать. Я заехал сюда, в переулок, и… Ну, я просто ждал, может, ты убежишь или что. И тут ты вдруг стоишь на дороге и с кем-то разговариваешь. С репортёром, да?

– Да. Он говорит, что весь сыр-бор из-за угрозы, что кто-то заложил бомбу.

Ганс-Улоф выпучил глаза.

– Бомбу? Это, конечно, кое-что объясняет.

– Это вообще ничего не объясняет, если хочешь знать, – ответил я с раздражением. В голове у меня пульсировала боль, как будто маленькие человечки бурили себе выход изнутри на волю. Несмотря на это, я вдруг понял, что надо делать.

– Ты можешь завтра сказаться больным и остаться дома? – спросил я.

Сказаться больным. Я бы сам сказался больным, если б можно было.

– Зачем? – удивился он.

Я растирал себе виски, и это, кажется, немного утихомирило моих бурильщиков.

– Надо подходить к делу методически. Я приду к тебе, как только переоденусь слесарем или монтёром по отоплению.

Ганс-Улоф заморгал.

– А для чего? Что ты задумал?

– Часов так в одиннадцать я буду у тебя, – сказал я и взялся за ручку дверцы. – Ничему не удивляйся и не подавай виду.

У меня не было охоты к дальнейшим дискуссиям и тем более не было охоты играть роль психотерапевта.

В Стокгольме я немного покружил в поисках дежурной аптеки, которая продала бы мне что-нибудь посильнее аспирина, и вернулся в пансион совершенно разбитый. Я проспал бы двадцать часов кряду, а не два и не три, которые ещё оставались от этой ночи. Я бы предпочёл чувствовать себя не таким измотанным, задёрганным и взвинченным. Но больше всего мне хотелось иметь минуту покоя, чтобы всё как следует обдумать, а не бегать то по одной, то по другой тревоге.

Открыв дверь квартиры, я увидел, как голая женщина метнулась через холл из туалета и скрылась в третьей комнате. Оставив по себе тихий испуганный писк и пронзительный запах секса.

Видимо, этот запах и довёл мои головные боли до окончательного взрыва. Я принял все средства, какие были, поставил будильник и отставил его подальше от кровати, а сам залез под одеяло, не раздеваясь, потому что одеяло было тонкое, а отопление пасовало перед заклеенной дырой на окне. На сей раз это был беспокойный полусон, полный полицейских сирен, синих мигалок и собак, которые вынюхивали взрывчатку, и я проснулся, обливаясь потом.