Нобелевская премия

– Сперва я должен объяснить тебе, как выглядит процесс испытаний.

– Валяй, – сказал я, закрепляя последний винт и ставя телефон на место. С виду всё было хорошо. Но надо было, разумеется, его проверить.

– София Эрнандес применяла ПЭТ, это аббревиатура позитронно-эмиссионной томографии.Этот метод делает возможными замеры в миллиметровой области и с промежутком меньше минуты, что очень хорошо. Но он требует, чтобы череп испытуемой персоны был зафиксирован. Испытуемый сидит в кресле, вся измерительная аппаратура – огромная установка – стоит позади него, и голова зажата как в тиски. Нельзя шевельнуться.

Я попытался представить себе это. Почему-то мне вспомнился тюремный парикмахер; вот кому пригодилась бы такая установка. Он всегда ужасно нервничал, если случалось двинуть головой в неподходящий момент.

– О'кей, – сказал я, – и потом?

– При таких опытах перед испытуемым устанавливают экран, на нём появляются, например, слова, которые тот должен запомнить. Когда он это делает, прибор замеряет активность его мозга. Это обычный метод, и официально испытания, которые проводила София Эрнандес, были дополнением к серии лекций. Но на самом деле она построила измерительное устройство, которое регистрировало не процессы в головном мозге, а лежащие глубже процессы в мозжечке, в таламусе, в лимбической системе и в амигдале.

– Но и это мне не кажется предосудительным.

– Измерения, которые были для неё важны, она предпринимала в тот момент, когда якобы поправляла измерительные зонды на голове испытуемого, – Ганс-Улоф тискал свои ладони. Кажется, ему действительно было неловко. – Ты должен иметь в виду, что в это время она была наедине с испытуемым студентом. Такие измерения делают в подвальных помещениях, надёжно изолированных от всех возможных помех. Студент сидит в кресле, голова его зажата, так что у него не особенно много выбора, куда смотреть. Перед ним, как я уже сказал, экран, на котором появляются комбинации букв. Он вроде бы уже начал запоминать, но через пару минут София Эрнандес говорит, что с зондами что-то не в порядке. Она выходит из-за машины, чтобы поправить зонды, и при этом так склоняется над студентом, что он поневоле заглядывает в вырез её лабораторного халата. – Ганс-Улоф смолк.

– Ну?

– А под ним ничего.

Я уставился на Ганса-Улофа, ожидая, что он сейчас признается, что пошутил, но он был вполне серьёзен.

– Быть такого не может, – сказал я. Он пожал плечами.

– Рядом с головой студента была установлена крошечная камера, которая передавала на монитор то, что в это время было в поле зрения студента, и София Эрнандес корректировала по монитору свои движения.

Я помотал головой.

– И за такое дают Нобелевскую премию?

– Результаты были феноменальными. Есть видеозаписи, на которых можно параллельно проследить происходящее в лаборатории и активность таламуса. Можно наблюдать, как в тот момент, когда она склоняется над студентом, идут химические процессы, как гормональная и нервная системы взаимно подкачивают друг друга и приводят в возбуждённое состояние.

Я невольно рассмеялся.

– Да уж, верю с ходу. А что же она проделывала со студентками!

– Ничего. Она проводила опыты только со студентами мужского пола.

– Но им это, должно быть, нравилось.

Ганс-Улоф потёр подбородок.

– Ну, смотря кому. Поскольку опыты держались на эффекте внезапности, она выбирала для них студентов, на её взгляд, застенчивых, в надежде, что они об этом никому не расскажут. С тридцатью шестью это прошло, а тридцать седьмой отправился прямиком к ректору и к журналистам, и скандал удался на славу. Софию Эрнандес Круз выгнали из университета.

– И она подалась в Швейцарию.

– Ну, не сразу. Должно быть, это были для неё нелёгкие времена.

Я попытался представить себе это в картинках.

– Не могу поверить, что тридцати семи сомнительных опытов достаточно для того, чтобы быть номинированной на Нобелевскую премию.

Ганс-Улоф отмахнулся.

– Разумеется, её эксперимент был повторен во многих других институтах, в США, в Японии, в Европе… Признаться, не её способом, без использования собственного тела экспериментатора. По большей части на испытуемых просто внезапно обрушивали эротические картинки, но результаты всё равно оказались сопоставимы. Благодаря опытам Эрнандес Круз объяснение переключений между гормональной и нейрональной системами продвинулось далеко вперёд.

Я покачал головой и взялся за свои инструменты.

– Если хочешь знать моё мнение, это просто чёрт знает что. – У меня из головы никак не шла картинка: учёная женщина в белом халате – под которым больше ничего нет, – склоняется над молодым горячим испанцем… Это и во мне вызвало процессы, и ещё какие, должен признаться. Это я мог бы ей сказать и без всяких измерительных приборов.

Мне в голову пришла одна идея.

– Тебе о чём-нибудь говорит аббревиатура СЮА? Синдром ювенильной агрессии?

Ганс-Улоф растерянно поморгал, подумал немного.

– Что-то смутно знакомое, но, честно говоря, сейчас развелось столько синдромов, каждый изобретает свой собственный… А что, почему ты спрашиваешь?