Нобелевская премия

Он беспрепятственно дошёл до лестницы, ведущей на галерею, которая опиралась на стройные колонны. Высокие, узкие окна зловеще полыхали над ним, когда он поднимался по ступеням, чувствуя себя виноватым. Только вот почему, собственно? Он ведь и задолго до того, как на него обрушилась эта беда, собирался проголосовать за Софию Эрнандес Круз. То, что ему теперь повелевалось именно это, не меняло того обстоятельства, что это было его изначальное, свободное решение. Он не делал ничего плохого. Он не позволил подкупить себя, и ему не придётся предавать дух Альфреда Нобеля, чтобы получить свою дочь назад живой и невредимой.

Ибо речь шла именно об этом. О Кристине. Она была в опасности из-за него. Из-за него она претерпевает теперь муки. Как она провела эту ночь? Как она себя чувствует? Как она сможет пережить все это?

Действительно ли похитители ничего ей не сделали? Красавице, четырнадцатилетней девушке?

Ну почему он не догадался первым делом поехать и забрать ее из школы!..

А потом? — говорила его другая половина, настроенная более фаталистически. — Тогда бы они явились ночью,проникли в дом и сделали бы то же самое силой оружия. Эти люди, как он смог убедиться, не остановились бы ни перед чем.

Он стоял на галерее, глядя вниз, в фойе. Возвышенное настроение, в предыдущие годы всегда переполнявшее его в этот день и в этом месте, сегодня не приходило. Сегодня всё это казалось абсурдом, как пустяковая пьеса, в которой он обязан играть эпизодическую роль. И разве не так было на самом деле? В принципе банальная процедура, растянутый ритуал выдачи суммы в шестнадцать миллионов шведских крон одному или нескольким людям.

Деньги. Разве не так повелось с самого начала, что именно деньги придали Нобелевской премии её ореол? В первые годы цена премии в размере двадцатипятилетнего оклада университетского профессора была непостижимой суммой. Настолько непостижимой, что все склонились перед волей умершего Нобеля: Шведская Академия, Норвежский парламент, Каролинский институт. Даже шведский король дал втянуть себя в эту церемонию, так что сегодня и вопроса не возникает, с какой, собственно, стати.

Деньги. Трое коллег, специалистов по генной технике, с которыми Гансу-Улофу никогда не приходилось иметь дела, прошли за его спиной, не обратив на него внимания, и он ухватил обрывок их разговора, который вращался вокруг курса акций и доходности инвестиционных фондов. Кажется, другой темы в мире больше не существовало.

Он пошёл в сторону обеденных залов, где, как он помнил по опыту, стоял наготове кофе. На подходе к холлу он услышал, как несколько человек говорили о предстоящем голосовании настолько скучающим тоном, будто это была не торжественная, историческая, судьбоносная процедура, а пустяковая, в высшей степени докучливая формальность. Он даже остановился. Нет. Он не вынесет, если ему придётся столкнуться с этими коллегами за кофе.

И он повернул назад. Ему вдруг показалось, что отовсюду до него долетают обрывки чужих разговоров, и во всех этих разговорах речь идёт о деньгах, о прибылях, о том, сколько стоит лодка, новая машина или дом. Он глянул вниз, в фойе, на лица людей и увидел в них пустоту.

Почему всё это случилось именно с ним? Почему не с одним из них? Любой из них, как ему теперь казалось, просто взял бы деньги, и никому не пришлось бы страдать.

Кристина, думал он. Я сделаю то, что они требуют. Сегодня вечером ты снова будешь дома.

Было ещё рано идти в зал собрания, но он больше не мог выдержать снаружи. Им двигало не стремление к пунктуальности, не нетерпение, а потребность где-нибудь укрыться. Сквозь открытые двери светилось помещение с тёмно-красными стенами, словно свежевскрытая, ярко освещенная операционная рана. Ганс-Улоф подошёл к стойке записей у входа, поставил свою подпись в списке присутствующих. Ещё одной подписью на другом формуляре он подтвердил, что принимает на себя обязательство в течение пятидесяти лет хранить молчание о ходе голосования и обо всех событиях, происходящих во время собрания. После этого он вошёл в зал — и наконец-то оно всё же снизошло на него, то благоговение, с каким люди, должно быть, вступают в храм. И его утешило, что он, несмотря ни на что, ещё может растрогаться.

Середину помещения занимал могучий круглый стол из навощённого вишнёвого дерева, изготовленный специально для зала собрания, как и вся мебель Нобелевского форума. Но все равно за столом не помещалась и половина голосующих. Как правило, за столом сидели пять постоянных и десять назначенных членов комитета, кроме того, несколько старейших или знаменитейших коллег, равно как и несколько человек, на каких-то других основаниях более равные, чем остальные. Законодатели настроений. Светские львы. Люди с влиятельными связями в промышленности. Вожаки стаи, которые есть в любой группе.