Нобелевский лауреат

Итак, нобелевский лауреат Эдуардо Гертельсман приехал в Софию, чтобы встретиться со своими почитателями, но неожиданно исчез в первую же ночь своего пребывания в столице. На следующий день появилась видеозапись с человеком в капюшоне на голове и был потребован выкуп. Мисс Вокс, а также Консорциум, который она представляла, выразили готовность заплатить выкуп, после чего литературный агент улетела, не дав никаких объяснений. Пожилую женщину, принесшую видеозапись на телевидение, тоже не нашли. Гипотеза о том, что речь может идти о мести болгарской издательнице книг Гертельсмана, оказалась несостоятельной и была отброшена. А этим утром неожиданно был обнаружен неидентифицированный труп, о котором Ванда не могла с точностью сказать, что он принадлежит Гертельсману.

Если будет подтверждено, что это Гертельсман, то все разрешится чудеснейшим образом, а инспектору Беловской не останется ничего другого, кроме как подать в отставку.

Если же это не Гертельсман, то перечень ответов на возникшие вопросы, наверное, сможет составить целый том.

«Истину вы найдете в его книгах», — заверила ее мисс Вокс.

Но Ванда не смогла обнаружить в его книгах ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало истину — такую, какую она себе представляла.

Ванда выдернула из пачки бумаги для принтера один лист и стала писать:

Где Эдуардо Гертельсман?

Кто убитый мужчина? Существует ли связь его с Гертельсманом, и если да, то какая?

Связаны ли убийство одного и похищение другого?

Мотивы?

Книги?

Агентство «Вав»?

Роберт Вав?

Консорциум?

Пожилая женщина, принесшая диск?

И так далее…

На первый взгляд казалось очевидным, что Гертельсман является связующим звеном между всеми этими пунктами.

Ванда подчеркнула его фамилию и обвела кружком.

Но все равно связь с нобелевским лауреатом оставалась неясной, и Ванда нисколько не сомневалась, что за ней стоит что-то другое.

Подумав немного, она зачеркнула его фамилию в двух местах своего перечня.

Главным было не то, что Гертельсман упоминался во всех пунктах, а то, что остается, если его фамилию убрать. Как, например, надо рассматривать книги, если автор будет анонимным? Или как бы следовало отнестись к женщине с диском, если бы на нем не было записи с предполагаемым Гертельсманом? Ванда понимала всю нелепость подобного способа рассуждения, и все-таки в глубине души что-то подсказывало ей, что он не настолько нелеп, как может показаться на первый взгляд. На самом деле ей было интересно, можно ли из всех элементов рассуждения составить уравнение? И если да, то есть ли в нем место Эдуардо Гертельсману?

А может быть, он просто — нейтральная фигура, символ, нечто вроде знака равенства, который сам по себе не несет смысловой нагрузки, но без него уравнение не может существовать.

Просмотрев список еще раз, Ванда разорвала лист на мелкие кусочки и бросила их в корзинку для бумаг под письменным столом. Ей казалось, что с момента исчезновения нобелевского лауреата прошли месяцы, даже годы, словно эта история преследовала ее всегда, но только сейчас она ее осознала. А Детская комната осталась в какой-то иной жизни, о которой инспектор Беловская уже почти ничего не помнила.

Она позвонила Крыстанову, застав его в компьютерном отделе. Крыстанов сообщил, что на его запрос о Роберте Ваве из Интерпола ему прислали почти ту же информацию, что и несколько лет назад. По всему видно, у них больше не было причин его разрабатывать, но Крыстанова это почему-то разозлило. Он решил покопаться сам и с этой целью отправился к компьютерным специалистам, надеясь, что те помогут.

Они договорились встретиться через десять минут в буфете. Никто из них еще не обедал, и хотя близился конец рабочего дня, не было никакой надежды, что день скоро кончится.

Они взяли по чашке кофе с сэндвичами, и Ванда вспомнила, что собиралась перехватить у него двадцать левов до зарплаты.

— Интересно, что случилось с похитителями, — сказала Ванда, жуя ломтик подгоревшего хлеба с тонким слоем запеченного мясного фарша. — Сегодня срок ультиматума истекает, а от них ни слуху ни духу. Даже не верится, что такое возможно.

— Я разговаривал с моим швейцарцем, — ответил Крыстанов. — К сожалению, сейчас он ничего не может сделать. Нет никакой формальной причины для проверки агентства, а пока наш прокурор направит им официальный запрос, пройдет много времени и все потеряет смысл. Может быть, тебе следует связаться с той агентшей, мисс-не-знаю-кто…

— Может быть, — кивнула Ванда, вытирая губы краешком розовой салфетки, в которую был завернут сэндвич.

Они помолчали, отпивая из пластмассовых стаканчиков кофе, потом покурили… Поздоровались с тремя более молодыми коллегами, которые шумной стайкой прошли мимо. Им давно не приходилось так долго и напряженно молчать, как в этот ослепительный весенний день, который все никак не кончался.

«Держу пари, что Бог создал наш мир именно в такой день, но те, которые тогда его уже населяли, этого вообще не заметили», — подумала Ванда.

— Ты не собираешься домой? — спросил Крыстанов, гася сигарету в металлической пепельнице.

— Еще рано. А ты?