Нобелевский лауреат

Ванда представилась, даже показала служебное удостоверение, но оно не произвело на цыганку никакого впечатления. Скорее всего, она была неграмотной, но даже если и умела читать, это никоим образом не помогло бы ее умилостивить.

Оказалось, что Янко и того, что постарше, который приходился ему двоюродным братом, в полиции все-таки поколотили, или, по крайней мере, так они утверждали. Ванда хотела с ним поговорить, но мать ее не пустила, сказав, что его нет. Не разрешила даже зайти за проволочную ограду, окружавшую полуразрушенный барак, в котором жила семья. Кроме того, допросы полицейских разозлили цыган, подняв в квартале градус напряжения, и сейчас Ванда особенно остро ощутила это на себе.

Оставаться здесь долго было небезопасно.

В конце концов, она не смогла придумать ничего другого, кроме как вновь угостить цыганку сигаретой. Ванда достала из кармана пачку, вытряхнула себе одну, остальное протянула цыганке. Бросив на Ванду свирепый взгляд, та, тем не менее, пачку взяла и опустила ее в бездонный карман рваного передника. Цыганка напоминала некое языческое божество, принимающее это ничтожное подношение не потому, что готово усмириться, а просто потому, что так полагается.

Ванда закурила и поднесла зажигалку к сигарете цыганки. Цыганка сильно затянулась, и почти сразу выпустила из ноздрей два густых клубка дыма.

— Этого человека… ну, убитого… вы когда-нибудь раньше здесь видели?

Цыганка отрицательно покачала головой.

— Уверены?

Цыганка вновь бросила на нее острый взгляд из-за густой дымовой завесы.

— Чего вы все нас спрашиваете? Чего ты своих не спросишь, болгар?

— Их я тоже спрашивала, — спокойно ответила Ванда. — И они сказали то же самое.

— И сейчас ты пришла к нам… Потому что мы — цыгане? За все мы вам виноваты!

— Пришла, потому что у меня работа такая — задавать вопросы. И не только вам, а всем. Ведь нужно же установить правду!

— Какую правду? — не успокаивалась цыганка. — Вашу или нашу?

— Правда только одна, когда речь идет о преступлении. Об убийстве…

— Это ты так думаешь.

— А как думаешь ты?

— Не знаю, — ответила цыганка, бросив окурок в грязь и втоптав его босой пяткой. — Я — женщина простая, не ученая, как ты. Потому, лучше спроси у своих. Спроси их снова…

Она повернулась к Ванде спиной и направилась к своей развалюхе. По дороге что-то гневно прокричала маленькому, совсем голому ребенку, который барахтался в мусоре. Ребенок выкрикнул что-то в ответ и неуклюже заковылял к ней на грязных кривых ножках.

Ванда развернулась и пошла туда, откуда пришла. Село уже не казалось ей привлекательным в своем предсмертном ренессансе. Позади гнилой прелести разрухи проглядывал совсем иной микромир. Он напоминал полный гноя нарыв, который был готов прорваться в любую минуту. И это, если случится, никому не принесет облегчения.

Цыганский квартал располагался на горном склоне, и чтобы попасть в него, Ванде пришлось подняться вверх, а теперь предстояло спуститься на равнину. Со склона открывался вид на заброшенный карьер, который был похож на кратер, образовавшийся из-за столкновения с метеоритом или из-за какого-то иного природного бедствия. Трудно было себе представить, что кому-нибудь в здравом уме могло прийти в голову вырыть в земле подобную яму, неважно с какой хозяйственной целью. Небольшой запас древесного угля был давным-давно исчерпан, а потому не мог служить оправданием существованию этой ямы. Недалеко от карьера располагалась небольшая каменоломня, которая на фоне кратера выглядела просто игрушечной. Ванда попыталась себе представить, какой была местность в прошлом, до того, как человеческая рука нанесла ей эти уродливые раны, и не смогла. Наверное, сначала были заросли малины, потом уголь, а теперь нет ничего.

Однако внизу, на дне карьера, явно находились люди. Два внедорожника остановились в конце спиралевидной трассы, которая вела из кратера наверх. Но людей видно не было.

«Опять какие-то братки, — подумала Ванда. — Интересно, что они здесь ищут?».

Дорожка, по которой ей пришлось спускаться, вся была изрыта потоками талой воды, стекавшими вниз после таяния снега.

А может быть, последнее, что видел писатель Войнов, прежде чем навсегда покинул этот прекрасный божий мир, и был именно этот карьер.

Солнце несколько подсушило остатки шлака, которым была присыпана дорожка, и ноги Ванды с каждым шагом поднимали маленькие облачка пыли.

Хорошо, что она успела сменить обувь, оставив туфли на каблуках дома. Теперь ей легко шагалось по неудобной дорожке. Скорее всего, никто из стариков, с которыми она познакомилась в корчме, не жил в верхнем квартале, иначе трудно себе представить, как они добираются домой по склону, особенно после того, как пропустят несколько стаканчиков ракии.

Возле внедорожников по-прежнему никто не появился, хотя они и продолжали там стоять.

У одного из дворов нижнего квартала сидела на стуле женщина и вязала. Она взглянула на Ванду и приветливо улыбнулась. Ванде вдруг показалось, что она поджидала именно ее.

Ванда помахала ей рукой и громко крикнула, как это было принято в селе:

— Добрый день!