Ночь Белого Духа

По окончании своей службы он поселился в Катманду, намереваясь попрактиковаться в искусстве медитации, дабы достичь просветления. Но дело как-то не пошло - где-то в его рассудке укоренилась помеха (Элиот представлял ее в виде темной каменной глыбы, в которую сплавились его мирские привязанности) - и жизнь его вошла в суетную колею. Десять месяцев в году он проводил в тесной комнатенке близ храма Сваямбхунатх, медитируя, истачивая свою глыбу, а в марте и сентябре на время перебирался в дом мистера Чаттерджи, чтобы там вволю натешиться выпивкой, распутством и наркотиками. Он прекрасно понимал, что мистер Чаттерджи считает его конченой личностью, и должность смотрителя фактически является своеобразной местью, возможностью работодателя по-своему выразить снисхождение; но Элиота не волновал ни навешенный ярлык, ни отношение. Быть конченой личностью в Непале - еще не самое страшное на свете. Это чудесная страна, жить тут не накладно, Миннесота (родина Элиота) далеко за морем. А понятие неудавшейся жизни здесь попросту лишено смысла: ты живешь, умираешь и возрождаешься снова и снова до тех пор, пока не достигнешь наивысшего успеха, заключающегося в уходе в небытие. Потрясающее утешение для неудачников.

- ...но в вашей стране, - вел свое мистер Чаттерджи, - зло носит страстный характер. Эротический! Словно духи обретают трепетную индивидуальность, дабы посоперничать с поп-группами и кинозвездами.

Элиот подыскивал какую-нибудь дельную реплику, но текила в нем вдруг взбрыкнула, и вместо ответа он рыгнул. Весь мистер Чаттерджи - и зубы, и глаза, и волосы, и золотые кольца - засверкал каким-то невероятным блеском, став нестойким, будто мыльный пузырь: этакая жирненькая индуистская иллюзия.

- Едва не забыл! - хлопнул себя ладонью по лбу мистер Чаттерджи. - В доме проживает ваша соотечественница. Весьма фигуристая! - Он изобразил руками в воздухе некое подобие песочных часов. - Я просто без ума от нее, но не знаю, можно ли ей доверять. Пожалуйста, проследите, чтобы она не водила никаких бродяг.

- Лады, - отозвался Элиот. - Без проблем.

- Пожалуй, теперь я позволю себе предаться азарту игры. - Мистер Чаттерджи встал и посмотрел в сторону вестибюля. - Вы присоединитесь?

- Нет, пожалуй, я напьюсь допьяна. Значит, увидимся в октябре?

- Вы уже пьяны, Элиот. - Мистер Чаттерджи похлопал его по плечу. - Вы разве не заметили?

Назавтра рано поутру, страдая от похмелья, с прилипшим к небу языком, Элиот предпринял последний заход в попытке узреть Авалокитешвару Будду. Все уличные звуки - и тарахтение мотороллера, и птичьи трели, и девичий смех - словно повторяли мантру, а серые каменные стены его комнаты стали в одно и то же время чрезвычайно основательными и невероятно хрупкими этакая декорация, которую можно сорвать голыми руками. И самого Элиота охватило ощущение той же хрупкости, словно его погрузили в жидкость, сделавшую его светонепроницаемым и одновременно наполнившую его прозрачной ясностью. Дыхание ветерка могло бы умчать его за окно, пушинкой пронести над полями, и он проникал бы сквозь деревья и горы, сквозь все фантомы материального мира... но тут на дне души всколыхнулась паника, исходящая от темной глыбы. Она затлела, источая ядовитый чад, будто угольный брикет, спрессованный из злобы, похоти и страха. По прозрачному естеству, в которое воплотился Элиот, побежали трещины, и, если бы он сию же секунду не двинулся, не вырвался из медитации, он рассыпался бы вдребезги.

Он повалился из позы лотоса на спину и лег, опираясь на локти. Сердце его колотилось, легкие со всхлипом втягивали воздух, из груди рвался крик отчаяния. Ну да, искус велик: просто послать все к чертям и завопить, через хаос добиться того, что не дается через ясность. Опростаться в крике. Элиот весь дрожал, чувства его метались от ненависти до жалости к себе. В конце концов он заставил себя встать, натянул джинсы и хлопчатобумажную сорочку. Элиот понял, что балансирует на грани срыва верный признак того, что настала пора перебираться в резиденцию мистера Чаттерджи. Его жизнь обратилась в истрепанную полугодовую нить, натянутую между двумя вехами разгула. В один прекрасный день она лопнет.

- Ну и к черту! - Он затолкал остальную одежду в рюкзак и направился в город.