Ночь без любви

— Нет, это шашки хозяина, Мастихин его фамилия, — холодно пояснил Зайцев, почувствовав какое-то смутное беспокойство. Он помолчал с минуту, глядя на игроков, на доску, обернулся к книжному шкафу и лишь потом, словно вспомнив о Ксенофонтове, продолжил: — На столике была еще пепельница, окурки и две пустые чашечки с остатками кофе. Хозяин так и сидел в этом кресле. Человек, с которым он играл в шашки, в какой-то момент ахнул его по голове и был таков.

— А зачем он это сделал?

— Черт его знает! Что-то взял, наверно. Если бы у него было желание отомстить, свести счеты, рассчитаться за какую-то обиду, они не сидели бы в этих креслах, как старые добрые друзья.

— Хороший кофе пил Мастихин?

— Не понял? — нахмурился Зайцев.

— Кофе, спрашиваю, был хорошим?

— Откуда мне знать! Меня он не угощал!

— Напрасно. А отпечатки пальцев, говоришь…

— Дюжина разных отпечатков. Мы нашли всех их владельцев. Никто не отрицает, что бывал в этом доме, с хозяином беседовал на разные темы. Мастихин был большим охотником потрепаться за чашкой кофе. И дотрепался. Установили, что в тот вечер здесь побывали несколько человек. Кто-то забежал на минутку, с кем-то он просидел час, два… Соседи, сослуживцы, родственники. Сосед тут один есть, отдохнул в свое время по двести шестой — хулиганство с поножовщиной. Взяли мы его, побеседовали, несколько суток беседовали… Пришлось отпустить. В общем, я вволю наговорился не с одним десятком человек.

— И глухо?

— Глухо.

— Фотографий не сделали?

— Ты что, за дурака меня принимаешь! — Зайцев раскрыл папку и, вынув из нее черный пакет, протянул Ксенофонтову. — Полюбуйся.

Ксенофонтов сел на диван и принялся внимательно рассматривать снимки. Вот хозяин, сидит, откинувшись в кресле. На лице застыли струи крови. Перед ним на столе шашечная доска, кофейные чашечки, окурки — все, как рассказал Зайцев. Вот еще один снимок, крупнее, вот такой же, но с другой стороны. На одном из снимков изображен лишь столик. Видно, фотограф встал на табуретку и сверху снял шашки, пепельницу, окурки, две пустые чашки, небольшой листок бумаги, испещренный цифрами. Все получилось довольно внятным — цифры, цветочки на блюдечках, даже подсохшие остатки кофе в чашечках.

— Вот видишь, — сказал Ксенофонтов, — по кофейной гуще можно погадать, узнать, что говорили жертве высшие силы за несколько минут до убийства… Подари фотку! — обратился он к Зайцеву.

— Какую?

— Вот эту, с потеками кофе.

— Возьми. — Зайцев недоуменно пожал плечами. — Погадать хочешь?

— Чего не бывает, вдруг удастся… А эти возвращаю. Они могут оказаться чрезвычайно полезными для следствия. Когда найдешь альбом с марками, обязательно покажи. Интересно все-таки посмотреть на картинки, из-за которых человека убили.

— Какой альбом? — насторожился Зайцев.

— Похищенный убийцей во время… — неожиданно Ксенофонтов поднялся, прошел на кухню, словно озаренный какой-то догадкой, открыл холодильник и тут же разочарованно его захлопнул. — У меня мысль мелькнула, прямо пронзила всего… Я даже на месте усидеть не мог, когда эта мысль…

— Господи! — простонал Зайцев. — Да что за мысль тебя посетила, скажи уж наконец!

— Я подумал — вдруг в холодильнике застоялась бутылка пива! Но там, кроме старого кефира и бумажных свертков…

— Ты говорил о каком-то альбоме, — напомнил Зайцев.

— А! Я и забыл… Ты все терялся в догадках — что пропало у этого гостеприимного хозяина… Альбом пропал. Наверно, с марками.

— У него альбомы пронумерованы, — заметил Зайцев. — И все на месте.

— Был еще один. Без номера. Он и толще других, и ростом пониже. Вот в нем скорее всего и хранились самые ценные марки. Мастихин, похоже, частенько любовался ими. И, чует мое сердце, показывал самым уважаемым гостям.

— А цвет? Ты и цвет альбома можешь назвать? — усмехнулся Зайцев.

— Конечно. Эти все зеленые, а тот был белесый. Скорее сероватый. Когда будешь искать, обрати внимание и на эту подробность.

— Обращу, обращу, — пообещал Зайцев. — У тебя больше нет ко мне вопросов?

— Да у меня их и не было! Была просьба… насчет фотки. Ты ее удовлетворил. Я тебе очень благодарен. Теперь можно по домам, а? Не возражаешь?

Приятели вышли из квартиры, оперативники закрыли за ними дверь. На улице стало еще прохладнее, прохожие исчезли, и город казался совсем вымершим.

— А ты напрасно, старик, так пренебрежительно относишься к народным поверьям, — говорил Ксенофонтов, вышагивая чуть впереди Зайцева. Рубашка его была расстегнута почти до пояса, руки он сунул в карманы, на Зайцева поглядывал с некоторой снисходительностью. — Вот взять то же гадание на кофейной гуще… Я думаю, ваш следственный отдел и вся прокуратура немало преуспели бы в своей деятельности, если бы относились с большим уважением к этому способу добывания доказательств. Уж коли примета держится столетиями, значит, что-то в ней есть?

— Заткнись, — беззлобно ответил Зайцев.

— Хорошо. О кофейной гуще не буду. Но вы хоть шашки-то отдавали на экспертизу? А то я смотрю, ваши ребята так отчаянно режутся… На них могли остаться отпечатки пальцев…

— На них были только пальцы Мастихина.