Ночь беззакония (ЛП)

Я уперся руками в кровать. — Время вышло, маленькая проказница. Теперь ты моя. — Она выглядела такой уязвимой, когда я толкнулся в нее, погружая свой член до самого основания.

Татум прижала руки к моим плечам, но не оттолкнула меня. — О, Боже.

Не совсем. Но она чувствовала себя как в раю.

Дал ей секунду на адаптацию, потому что я, может, и был мудаком, но не садистом. А потом дал ей то, в чем мы оба нуждались, то, что никто другой никогда не сможет дать ей снова. Я впился в нее, как животное, которым я был, как гребаный король джунглей. Ее идеальная круглая попка наверняка оставила отпечаток на моем матрасе. Мы легко вошли в ритм, словно ее тело было создано для траха, словно оно было создано для того, чтобы я ее трахал. Бедра приподнимались, подгоняя, ноги обвились вокруг моих, толкая меня сильнее, глубже. Бисер пота струйками стекал по моей спине, а удовольствие горело в венах. Ее киска сжалась вокруг меня, и она смотрела на меня со слезами, льющимися из глаз, когда последняя частичка невинности вырвался из ее милого маленького тела при звуке моего имени.

Оказалось, что я все-таки не был хорошим человеком.

ГЛАВА 7

Татум

Густая, непроглядная чернота. Мой разум представлял собой пустое полотно со случайными вкраплениями красочных воспоминаний. Мои веки были тяжелыми, и казалось, что я спала несколько дней. Я лежала в кровати, но не в своей собственной. Сквозь щели в занавесках пробивались крошечные нити солнечного света. Простыни были прохладными на моей коже, а голова опустилась на мягкую подушку. Я сжала плед в кулаке и прижала его ближе к телу, прижавшись к нему, как к одеялу безопасности и моргала, отгоняя тяжесть, пока все вокруг не начало мягко фокусироваться.

Белое.

Одеяло было белым.

Я могла бы поклясться, что прошлой ночью оно было голубым. А стены были другого цвета. Они были более темного оттенка серого, чем те, на которые я смотрела сейчас.

Все выглядело так по-другому. И ощущалось все по-другому.

Потому что так оно и было.

Это была не та комната, в которой уснула. По крайней мере, я это помнила.

В этой комнате все было белым и голубым. Мягкие коричневые шторы из плотного бархата не пропускали почти весь солнечный свет. В одном углу у кровати стояло огромное кресло и пуфик, а в другом высокий трехдверный шкаф, выкрашенный в цвет слоновой кости и отделанный золотом. Над кроватью висела массивная хрустальная люстра. Другая комната казалась темной и загадочной, по крайней мере, из того, что я помнила. Эта комната казалась элегантной и официальной, даже благородной, словно здесь должна спать принцесса, а не я. Я огляделась вокруг, затем направилась к двери, пытаясь вспомнить, как сюда попала. Ничего. Только пятна. У меня были все эти отдельные кусочки, но я не знала, как сложить головоломку.

Образы Каспиана промелькнули в голове в одном из самых ярких воспоминаний. Я вспомнила, как он взял меня, если это можно назвать взятием. Я предложила ему себя, я знала это. А он лишь принял. Эта часть вернулась ко мне ясно, как день.

Он не был нежным. Не было никаких ухаживаний, уговоров или вопросов, все ли со мной в порядке. Он трахал меня, дико и яростно, как будто был полон решимости оставить свой след в моей душе. Впрочем, я и не ожидала от него меньшего. Каспиан всегда казался мне далеким и опасным, но в то же время он чувствовал себя в безопасности. Я знала, что с ним я защищена — от всего, кроме него. Он не заставлял меня чувствовать себя нежной или хрупкой, он заставлял меня чувствовать себя сильной и любимой одновременно. Мое тело пело для него. Я уже была зависима от его ощущений.

Моя девственность никогда не была тем, на чем я зацикливалась, не то, что большинство девушек, которых знала. Лирик потеряла свою несколько месяцев назад, и я жила опосредованно через нее. Я никогда не испытывала желания броситься в ту неослабевающую потребность в разрядке, о которой она всегда говорила. Я никогда не хотела жаждать чего-либо так, как она жаждала секса. В моих глазах это было помехой. Танцы были моей страстью. Это было мое будущее. Я не хотела, чтобы что-то мешало этому. Но вчера вечером, находясь в Палате, выйдя за пределы своей зоны комфорта и попав в мир, который не вращался вокруг структуры и этикета, что-то всколыхнуло внутри меня. Это пробудило ту часть меня, о которой я даже не подозревала, что она спит. Было упоительное волнение в хождении по краю запретного.

Именно таким был Каспиан.

Он был запретным.

Мой отец ненавидел его семью. Мой брат ненавидел его.

Может быть, поэтому я хотела его. Всю мою жизнь меня воспитывали, чтобы я любила респектабельные вещи, говорила правильные слова, шла по правильному пути, была идеальным ангелом. Иногда нимб становился тяжелым. Иногда мне хотелось просто снять его и отдать себя во власть тьмы. Хотела бы я сказать, что это из-за алкоголя, но это было бы ложью. Между мной и Каспианом всегда был ток. Я просто никогда не знала, что это значит, до прошлой ночи.