Ночь черного хрусталя

Наверное, света хватило бы, потому что на территории Центра многое уже горело - одно догорало, другое только занималось, третье горело вовсю, как будто зданиям надоела неподвижность, полета захотелось, полета - пусть и в виде пламени и дыма, пусть и в последний в своем существовании раз. Горело, выло, шипело, разлеталось густыми брызгами, пламя было где синее, где - зеленое, фиолетовое, желтое, оранжевое, белое - знатнейший получался фейерверк. Ветер дул от реки, и временами парящие куски и клочья чего-то, как бы лохмотья пламени, долетали до подножия Кристалла, догорали и бессильно гасли. Но гигантская глыба хрусталя стояла еще неповрежденной, если не считать разбитых окон; в какие-то мгновения Милову то казалось, что Кристалл сейчас расколется, грянет обломками, осколками, дребезгами во все стороны, то, наоборот, неизвестно откуда возникала вера в то, что - устоит, выстоит, всех перестоит, будет выситься до той поры, пока правительства всех сопредельных и отдаленных стран не перестанут чесать в затылках и начнут отдавать распоряжения.

«Но так ли получится или иначе, - думал Милов, используя минуты передышки, одновременно заряжая обоймы, - молодец Ева, что не побоялась улететь. Она-то уж теперь в безопасности, за нее мне не страшно, и поэтому я могу воевать совершенно спокойно. Если уцелею - дома с меня, конечно, три шкуры спустят за вмешательство во внутренние дела чужой страны; но это не чужие дела, это и наши, сейчас все общее, потому что планета стала общей. А вообще - сейчас я не домашний, сейчас я ООНовский и защищаю институт, принадлежащий ведомству, в котором я работаю».

Пол под ним чуть содрогнулся, и прожекторы разом погасли, а за бетонной оградой раздался радостный вой.

«Все, - подумал он, - станции конец! Сейчас, сию минуту надо им кинуться - пока мы еще не привыкли к новому освещению. Из-за забора, из темноты - и сразу на штурм дверей. Ага! Вот они! Ну, покажитесь, покажитесь…

Он стрелял, когда ему почудился шорох позади, за спиной, в комнате - не тот глухой стук, с которым врезались в стену влетавшие в окно пули, а именно шорох: кто-то неуверенно пробирался в темноте. «Кому-то жить надоело, - подумал он, - или за патронами пришел? Нет уж, самому нужны…»

- Эй, ты! - крикнул он. - Ползком двигайся, если уж такой настырный. Чего тебе? Стрелять надо, а не ползать!

- Погоди, я сейчас.

- Ева?

Она улеглась недалеко. Выпустила очередь. «Откуда у нее автомат? Хотя это мой автомат, по голосу узнаю. А патроны откуда взяла?»

- Ева, патроны откуда?

- Привезла с собой. Как ты тут ведешь себя? Скромно?

- Кто тебе позволил вернуться?

- Никто не запрещал. Дело я сделала. А летчики тоже люди, и у них здесь товарищи…

- Ну погоди, негодная, я тебе… Стреляй, стреляй!

Наступавшие не выдержали и на этот раз. Откатились. Снова наступила передышка.

- Иди сюда, Ева.

- Зачем?

- Наложу взыскание.

Он поцеловал ее - насколько хватило дыхания.

- Ох, Дан… - сказала она.

- Ты абсолютно распутная, моя любимая женщина, - сказал он. - Без тебя тут так спокойно стрелялось… Значит, довезла?

- Конечно.

- Что там слышно?

- Слышно вас. Уже зашевелились. Пока я там возилась с малышами, прошли даже слухи о том, что готовится десант…

- Если бы!

- Но сверху мы видели - люди все еще идут сюда. Пилоты говорят, что это волонтеры. Те, кто умеет воевать.

- Далеко они?

- Нет, не очень. Знаешь, они не идут, они бегут, и через час-полтора могут оказаться здесь.

- Профессионалы, - сказал Милов. - Против волонтеров нам тут долго не продержаться. Они и вооружены лучше, и главное - сноровка не та. Так что… Ты смотри - мало получили - опять собираются! Знаешь, отдай-ка мне автомат, вот тебе карабин, тебе ведь все равно…

- Даже лучше, - сказала она. - Держи. Вот патроны.

- Ну, теперь я кум королю. - сказал он. Перестрелка длилась несколько минут - и снова впереди опустело.

- Когда придут волонтеры, нечем будет стрелять, - сказал Милов. - На это они и рассчитывают: победить малой кровью. Наших, по-моему, поубавилось - большинство ведь тоже воюет на уровне здешних добровольцев. Ты уж, пожалуйста, будь добра, не щеголяй геройством, не суйся под пули - тут не дикий Запад. О большем даже не прошу.

- Потому что понимаешь: я ведь и правда не уйду от тебя. Не могу. Когда-нибудь, может, сумею, а сейчас - нет. Ты понимаешь это? Серьезно?

- Знаешь, - сказал он, - после того, что у нас с тобой было, и правда можно, наверное, умирать спокойно: ничего лучшего в жизни не было и не будет. Но - хочешь, смейся, хочешь, нет - я все-таки надеюсь на здравый смысл человечества. Если даже где-то в правительствах сидят дураки или рохли, то не обязательно же на смену им должны прийти фашисты; бывает, что возникают и умные… И вот я надеюсь, что они успеют. Они должны успеть. Понимаешь?

Ева не успела ответить: снова началась атака.

Милов бил прицельно, короткими очередями. Он видел, как падали люди, и жаль было их, и он знал, что нельзя иначе.