Ночь чудес

Встречный ветер шурует в желто-коричневых волосах бабульки. Опущены все окна допотопного вагона электрички, построенного еще в тридцатых. Деревянные скамейки в эру ГДР обтянули светло-зеленым поролоном и обили темно-зеленым кожзаменителем. Кроме этой бабульки и меня, в вагоне еще двое мальчишек. Они стоят у открытой двери — открыли во время движения, что, разумеется, запрещено, в точности как мы любили делать когда-то в детстве. Мы с Дикенмайером. Мы с ним ездили в Бланкенезе и там, на берегу Эльбы, отправлялись на поиски истоков Ориноко. Сумки с купальными принадлежностями мальчишки поставили на скамейку. Должно быть, промаялись всю вторую половину дня на послеобеденных уроках, а теперь решили поплавать. Бабулька, она сидит напротив меня, напряженно глядит в окно. Поезд остановился. Вокруг станции теснятся огородики с деревянными домишками. В надувном пластиковом бассейне плещутся два малыша, под вишневым деревцем накрыт стол — тарелки, чашки. Пожилая женщина выходит из дома, несет на стол форму для выпечки, в которой наверняка масляный кекс, молодая женщина разливает кофе. Развалясь в шезлонге, читает газету пожилой мужчина. Как только поезд остановился, в вагоне настала одуряющая жара. Пот бежит за воротник. — Вот и здесь все будут сносить. Домики летние, видите? Все долой, — сказала бабулька, не отводя глаз от картины за окном. — Говорят, построились тут незаконно сразу после войны.

Поезд наконец тронулся, и в окна полетел встречный ветер, теплый, но от него все же стало прохладнее. Мальчишки опять открыли дверь, и ветер снова взъерошил волосы бабульки, плохо выкрашенные, клочковатые, коричнево-желтые. По моим прикидкам, ей было лет шестьдесят пять, но может быть, и больше. Блузка, вне всякого сомнения, пятидесятых годов, с застроченными складочками вдоль застежки, с рюшками, белый нейлон от времени пожелтел. Бабулька вдруг обернулась и смерила мальчишек злобным взглядом. А тем хоть бы что, они и не заметили, болтали себе и смеялись. На коленях старуха держала продуктовую сумку, из кожзаменителя. Оттуда торчало горлышко термоса. Я решил отвлечь внимание строгой старушки от мальчишек.

— Вы едете купаться?

Она изумленно подняла брови, и с ее лица на миг исчезло суровое выражение, но тут же она опять будто окаменела:

— Нет.

— А я вот решил поплавать. Вы не скажете, где тут пляж получше?

— А вам где надо сойти? — спросила она подозрительно.

— Да вот я слышал, на Ваннзее есть оборудованный пляж.

— Тогда вам на Николасзее надо, как выйдете из вокзала, сразу по правую руку мост будет, перейдете, а там все прямо, прямо, на озеро и придете. На Ваннзее. Пляж там есть.

— Целый день жду не дождусь, скорей бы в воду, — сказал я. — Жарища несусветная. А вы, значит, не купаться едете?

Она не сразу ответила:

— Куда уж. Плавать не умею.

— И никогда не пробовали научиться?

— Куда уж. По-настоящему — нет. Да и стряслось со мной…

— Что?

— Шарфюрерша из Союза немецких девушек раз взяла да столкнула меня в воду. Испугалась я ужас как, воды наглоталась, тонуть стала. Я, — она запнулась, — после того случая очень стала воды бояться. А шарфюрерше медаль дали за спасение утопающих, потому как она меня на берег-то вытащила. — Она вымученно улыбнулась и покачала головой.

В ответ я рассказал, как меня однажды уговорили прыгнуть с пятиметровой вышки. Я поднялся и посмотрел вниз. Все кричали: прыгай, прыгай! Но я не прыгнул. Спустился так же, как поднялся. И все надо мной смеялись, мальчишки и тренер. И с тех пор все меня считали трусом.

— А после не пробовали прыгнуть?

— Пробовал. Позднее. Один человек объяснил мне, как надо прыгать. Нельзя смотреть вниз. Надо смотреть вперед на воду и еще надо сказать себе: сейчас я взлечу. Волшебное ощущение.

— Да, — сказала старушка. — Наверное, и правда хорошо.

— А вы едете на пикник? — Я показал на термос.

— Куда там! — впервые за все время она засмеялась. — Нет, и никогда не была. — Снова на лбу у нее появилась мрачная складка. — Разве не безобразие — турки эти сидят там, возле Рейхстага, у разведенного огня. Вонь кругом от горелого жира, грязь после них.

— Турки за собой убирают, после них чисто. По-моему, это наши немецкие подростки набросали там банок из-под пива.

— Это вы так думаете. — Она опять напряженно уставилась в окно, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Один из мальчишек — они стояли все там же, у двери, — помахал мне за ее спиной баллончиком с синей краской. Оба, ухмыляясь, показывали на всклокоченные желто-бурые волосы бабулечки и явно собирались брызнуть на них краской. Я ухмыльнулся в ответ и повернул голову, чтобы они увидели зеленые полосы у меня на затылке. Мальчишки восхищенно подняли вверх большие пальцы.

Бабулька постучала пальцем в стекло.