Ночь длинных ножей. Борьба за власть партийных элит Третьего рейха. 1932–1934

Трое детей Шмидта окружают мать. Из гостиной доносятся звуки музыки – Шмидт играет на виолончели. Один из гостей настаивает, и фрау Шмидт идет, чтобы позвать мужа. Он входит, улыбаясь, и не успевает даже рта открыть, чтобы спросить, что от него хотят эти люди, как они хватают его и уводят с собой. Его жена, остолбенев, смотрит ему вслед, не понимая, что в их тихую, наполненную искусством жизнь ворвалась сама История. Вильгельм Эдуард Шмидт никогда не интересовался политикой, но она-то его и сгубила. Эсэсовцы и гестаповцы искали мюнхенского доктора, друга Отто Штрассера, Людвига Шмитта, но не смогли найти и тогда решили арестовать Вильгельма Шмидта, надеясь, что в суматохе никто не заметит подмены. Через несколько дней фрау Шмидт получит из Дахау гроб с телом мужа. Эсэсовцы, чтобы загладить свою вину, обязались выплачивать ей пенсию за погибшего мужа, и никак не могли понять, почему она отказалась. Для Черной гвардии ведь все равно – одной жизнью меньше, одной больше, какая, в сущности, разница? Так прошло последнее утро июня 1934 года.

Пока эсэсовцы в Мюнхене гоняются за своими жертвами, Гитлер все еще находится в Коричневом доме на Бринерштрассе. Весть о смерти Штрассера поражает его, словно удар грома.

Один из эсэсовцев в охране фюрера запомнил его реакцию – она отразилась у фюрера на лице. Но, придя в себя, Гитлер снова начинает говорить.

Он уже давно произносит речь перед штурмовиками, собравшимися в зале, которые слушают его с видом беспомощных животных. Рем, Хейдебрек, Хайнес, Шпрети – руководители, которым они клялись в верности, – теперь брошены в тюрьмы, унижены и оскорблены. Их называют не иначе как гомосексуальными свиньями. И они – штурмовики – должны подчиниться этой силе, словно самые последние трусы. Теперь эти гордецы, которых боялись как огня, эти дебоширы в коричневых рубахах и повязками на рукавах, с орденами и оружием дрожат от страха. Они так долго воевали с беззащитным населением и терроризировали мирных жителей, которые не могли дать им отпора, что совсем разучились давать настоящий отпор. Они испуганы и лишены присутствия духа. И вот теперь, дрожа от возбуждения в своем плаще, перед ними выступает не кто-нибудь, а сам фюрер.

Конечно же они верят ему, и Коричневый дом сотрясается от их громких криков: «Зиг хайль! Зиг хайль! Хайль Гитлер!» Но вот к штурмовикам, резко жестикулируя, подходит Рудольф Гесс. Его лицо сурово – он олицетворяет собой правосудие. «Вы все находитесь под подозрением, – заявляет он. – Так что невинным придется несколько дней пострадать по вине тех, кто вынашивал преступные планы. И пока следствие не установит, какую роль играл каждый из вас, вам придется посидеть под домашним арестом».

Далее выступает офицер СС, стоявший позади Гесса. Всех штурмовиков подвергнут обыску, а потом, если фюрер разрешит, они будут отпущены по домам. Один за другим, не выражая никакого протеста, штурмовики предстают перед эсэсовцами, которые их тщательно обыскивают. Разгром и унижение штурмовиков завершается. Эсэсовцы неумолимы, и длинная очередь хранит полнейшее молчание. Время победных гимнов прошло – или еще не наступило, – речь теперь идет о том, чтобы выжить.

Фюрер выходит из зала. Окна широко раскрыты, но сегодня на Бринерштрассе тихо. За порядком на улице следит рейхсвер, не подпуская никого к Коричневому дому. Гитлер ходит по комнате взад и вперед – его охватила смертельная усталость, он измучен длительным нервным напряжением и недостатком сна. Лутце, Геббельс, партийный судья Бух, Мартин Борман, Зепп Дитрих, Рудольф Гесс, Вагнер, Макс Аман (редактор «Майн кампф» и директор всех партийных изданий) – все они находятся в комнате, все они наблюдают за Гитлером и слушают его речи, самим своим присутствием заставляя его быть непреклонным. Все эти люди – давние враги Рема и СА. И теперь, когда фюрер принял решительные меры, они твердо намерены обеспечить свою будущую безопасность и власть.

Гитлер все ходит по комнате, выкрикивая оскорбления по адресу Рема и лидеров СА и заявляя, что пощады им не будет. Виктор Лутце, ничего не слышавший о заговоре Геринга, Гейдриха и Гиммлера, держится в стороне, удивленный той жестокостью, с какой расправляются с его соратниками. Он и предположить не мог, что этот день завершится гибелью Рема и его людей. Но именно об этом и идет сейчас речь. Рудольф Гесс и Макс Аман спорят, кому из них должна быть предоставлена честь убийства Рема. Фюрер велит им замолчать. Затем прерывающимся голосом диктует Лутце приказ для штурмовиков: «Я требую, чтобы отныне офицеры СА вели себя как люди, а не как грубые, уродливые обезьяны. Я требую от СА беспрекословного подчинения – начиная от высших руководителей и кончая рядовыми штурмовикам. Я больше не позволю руководителям СА устраивать дорогие обеды или принимать на них приглашения».