Он обнаружил только то, что считал причиной своей слабости. Единственный золотой осколок висел высоко над ним, вне пределов досягаемости. Заклинание, которое удерживало его там, было хорошо продуманным, потому, что Крас многое знал о силе, которая требовалась для поддержания левитации конкретно этого осколка.
За исключением кристалла, в комнате не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Это кое-что говорило о конфиденциальности его истинного пленителя – а эльф крови уже косвенно подтвердил тот факт, что он тут не главный, – а также о личности этой «темной лошадки».
И кое-что из того, что сказал эльф крови, также озадачило Краса. Прямо перед исчезновением эльф крови упомянул «ее», а не «его».
Ее…
– Ониксия… – выдохнул дракон-маг. Да, теперь он знал, кто пленил его. Каким-то образом старшая дочь Смертокрыла выжила. С этого момента все становилось понятным – кроме того, как она проделала этот последний ловкий трюк.
Конечно, она была истинной дочерью своего отца. Она не только продолжила его дело по высиживанию яиц в своем гнезде в Пылевых топях, но и воскресила его роль представителя семьи Престоров, приняв облик леди Катраны Престор в Штормграде для того, чтобы продолжать раскалывать правительство Альянса.
Но, в конечном счете, игра зашла слишком далеко, и ее заговор против короля Вариана Ринна обернулся против нее самой. В конце концов, он и группа храбрецов проследили за ее возвращением в болота и, хотя это и стоило многих жизней, убили ее… или так все считали.
Очень вероятно, что она оказалась достаточно хитра, чтобы обвести Вариана вокруг пальца. Ониксия и ее брат были одними из самых умных представителей драконов, даже если этот гений был направлен не на то, на что следовало. Нефариан даже пытался довести работу своего отца и сестры до конца, создавая хроматических драконов. Его усилия закончились, когда он тоже был предположительно повержен храбрыми воинами, но если Ониксия чему-то у него научилась, то это объяснило бы многое из того, что происходило сейчас в Грим Батоле.
Звук рычания привлек его внимание. Один из дворфоподобных уродцев суетливо вбежал в комнату, будто хотел убедиться, что пленники все еще здесь. Краса он проигнорировал. Вблизи он казался безумной помесью дворфа и дракона, и даже драконоры и дракониды выглядели бы красавцами по сравнению с ним.
Уродец устремился к Кейлеку и осмотрел его как будто изголодавшимся взглядом. Крас не сомневался, что это существо было способно скушать лакомый кусочек живьем – и сделало бы это с удовольствием. Он собрал все свои силы и стал сверлить существо взглядом, пока оно не посмотрело в его сторону.
Руна, выжженная на его лбу, ярко вспыхнула. Постукивая зубами и чавкая, существо выбежало из комнаты.
Крас и не надеялся, что его слабенькое заклинание подействует, он хотел лишь отпугнуть тварь, любым возможным способом. И это сработало, но ослабило его еще больше.
Крас стал еще более восприимчивым к ослабляющей магии проклятого осколка.
Вдруг он почувствовал приближение другого существа. И у него не было сомнений в том, кто это. Так близко… он не мог ошибиться.
И она вступила в комнату, королева рабов. Сквозь легкую вуаль она взглянула вниз, на Краса, и в ее пылающем взоре было легкое удивление и огромное удовлетворение.
– Я надеюсь, ты в порядке? – ее внимание переключилось на Кейлека. – А кто этот красавчик, молодой синий? Какое неожиданное дополнительное удовольствие – получить вас обоих.
Крас нахмурился. Это была не Ониксия. Он прекрасно понимал это. Но ее аура, несомненно, указывала на принадлежность к грозной стае черных драконов, а Ониксия была одной из немногих известных женщин этого рода, оставшихся в живых.
Она повернула голову в профиль к Красу – лучшее положение, чтобы показать изуродованную часть своего лица. Крас, зная, что эти шрамы были отражением того, как она выглядела в образе дракона, представил себе ее в этом облике.
И только тогда он узнал свою пленительницу.
– Ты же мертва… – и более мертва, чем даже Ониксия или ее проклятый братец Нефариан. И, несомненно, более мертва, чем он считал Смертокрыла.
Леди в черном гортанно рассмеялась. Она откинула вуаль, которая на самом деле была столь же иллюзорна, как и все остальное в образе, в котором она предстала перед ним, – так, что ее сожженная часть лица была видна во всех подробностях.
– Значит, я не изменилась? – усмехнулась она. – Женщине нравится думать, что она сохранила свою красоту, хотя прошло столько времени…
– Ты никогда не сможешь измениться… Зло, которое в тебе, не изменится, Синтария.
–
Он не скрывал своей неприязни.