Ночь и день

– Не могу, – вздохнула она и усмехнулась. Глупо с ее стороны было даже пытаться передать хоть часть этого словами.

– А вы попробуйте, Кэтрин, – настаивал Ральф.

– Нет, не могу: это бессмыслица – иногда полная ерунда приходит в голову.

Но в его глазах была такая отчаянная мольба, что она уступила.

– Я представила горы в Северной Англии… – начала она. – Ой нет, это так глупо – все, больше ни слова.

– И мы были там… вместе? – настаивал он.

– Нет. Я была одна.

Ральф расстроился, как ребенок. Даже лицо у него вытянулось.

– Вы всегда там одна?

– Не знаю, как объяснить. – И действительно, как объяснить, что она была там, по сути, одна? – Это не настоящая гора в Северной Англии. Просто игра воображения, фантазия, которую придумываешь для себя. Вы и сами, наверно, так делаете.

– В моих мечтах вы всегда рядом со мной. Выходит, я вас выдумал.

– Понимаю, – кивнула Кэтрин. – Поэтому все напрасно. Знаете что, – почти сердито сказала она, – вы должны это прекратить.

– Не могу, – ответил он. – Потому что…

Он понял вдруг, что настало время сказать вслух самое важное, то, о чем он так и не смог поведать ни Мэри, ни Родни – тогда, на набережной, – ни пьяному бродяге. Как же сказать об этом Кэтрин? Он мельком взглянул на нее; она отвернулась и, похоже, отвлеклась на что-то, потому что он был уверен: она его не слушает. Это так возмутило Ральфа, что ему стоило немалого труда сдержаться и не покинуть немедленно этот дом. Ее рука безвольно лежала на столе. Он схватил ее и сжал, словно желая увериться в том, что она – да и он сам – действительно существуют.

– Потому что я люблю вас, Кэтрин, – сказал он.

Но в этом признании не хватало чего-то – тепла, нежности? Она тихо покачала головой и отдернула руку, отвернувшись: ей стало неловко за него. Может, она почувствовала его беспомощность. Догадалась, что в центре его картины – пустота, ничто. Он и в самом деле был куда счастливее на улице, когда мечтал о ней, чем здесь, рядом с ней. Ральф бросил на нее виноватый взгляд, но не заметил в ее глазах ни разочарования, ни упрека. Кэтрин сидела притихшая и задумчиво катала по гладкому темному столу рубиновое кольцо. И Денему – он даже отвлекся на миг от своего несчастья – вдруг стало очень интересно, какие мысли ее сейчас занимают.

– Вы мне не верите? – спросил он так смиренно, что она улыбнулась.

– Насколько я понимаю… но что же мне делать с этим кольцом, скажите на милость! – Она разглядывала кольцо.

– Я бы посоветовал отдать его мне на хранение, – ответил он то ли в шутку, то ли всерьез.

– После всего, что вы тут наговорили, как я могу доверять вам?.. Если вы не возьмете свои слова обратно.

– Хорошо. Тогда – я не люблю вас.

– Но все же я думаю, что любите… Как и я вас, – сказала она будто невзначай. – В конце концов, – добавила она, снова надевая кольцо, – как еще назвать то, что мы чувствуем?

И посмотрела на него так, будто ждала от него подсказки.

– Это только с вами я сомневаюсь, а когда один – нет, – объяснил он.

– Так я и думала, – ответила она.

И Ральф, пытаясь объяснить ей свое состояние, рассказал, что чувствовал, глядя на фотографию, записку и цветок из Кью, – она выслушала его очень серьезно.

– А потом вы бродили по улицам… – задумчиво произнесла она. – Это плохо. Но мое положение еще хуже, поскольку тут вообще нет ничего вещественного – только чистая иллюзия… Опьяняющая. Можно ли влюбиться в идею? Поскольку если вы влюблены в видение, то я – именно в идею.

Объяснение показалось Ральфу очень странным и невразумительным, но после тех невероятных перемен, которые претерпели его собственные чувства за последние полчаса, не ему упрекать Кэтрин в преувеличениях.

– Зато Родни, похоже, превосходно разобрался в своих чувствах, – едко заметил он.

Музыка, ненадолго стихшая, зазвучала вновь – мелодия Моцарта была достойной иллюстрацией к простой и изящной любви тех двоих.

– Кассандра не сомневалась ни минуты. А мы… – она неуверенно взглянула на него, – мы видим друг друга так зыбко – как дрожащие огни…

– Как огни в бурю…

– В центре бури, – закончила она.

Стекла вдруг зазвенели под напором ветра. Они затихли, вслушивались в тишину.

Тут дверь осторожно приоткрылась, и в комнату заглянула миссис Хилбери – сперва с опаской, но, уверившись, что она попала именно в столовую, а не куда-то еще, она зашла и, похоже, ничуть не удивилась тому, что увидела. Как обычно, у нее явно была какая-то своя цель, но она рада была отвлечься и отдать дань одной из тех странных и необязательных традиций, которым, непонятно почему, старательно следуют все остальные.

– Пожалуйста, не позволяйте мне вас прерывать, мистер… – Миссис Хилбери, как обычно, не помнила имен, и Кэтрин решила, что мать не узнала Денема. – Надеюсь, вы нашли что-нибудь интересное почитать, – добавила она, заметив книгу на столе. – Байрон… о, Байрон! Я застала людей, которые знали его при жизни.