Ночь и день

— Не могу, — вздохнула она и усмехнулась. Глупо с ее стороны было даже пытаться передать хоть часть этого словами.

— А вы попробуйте, Кэтрин, — настаивал Ральф.

— Нет, не могу: это бессмыслица — иногда полная ерунда приходит в голову.

Но в его глазах была такая отчаянная мольба, что она уступила.

— Я представила горы в Северной Англии… — начала она. — Ой нет, это так глупо — все, больше ни слова.

— И мы были там… вместе? — настаивал он.

— Нет. Я была одна.

Ральф расстроился, как ребенок. Даже лицо у него вытянулось.

— Вы всегда там одна?

— Не знаю, как объяснить. — И действительно, как объяснить, что она была там, по сути, одна? — Это не настоящая гора в Северной Англии. Просто игра воображения, фантазия, которую придумываешь для себя. Вы и сами, наверно, так делаете.

— В моих мечтах вы всегда рядом со мной. Выходит, я вас выдумал.

— Понимаю, — кивнула Кэтрин. — Поэтому все напрасно. Знаете что, — почти сердито сказала она, — вы должны это прекратить.

— Не могу, — ответил он. — Потому что…

Он понял вдруг, что настало время сказать вслух самое важное, то, о чем он так и не смог поведать ни Мэри, ни Родни — тогда, на набережной, — ни пьяному бродяге. Как же сказать об этом Кэтрин? Он мельком взглянул на нее; она отвернулась и, похоже, отвлеклась на что-то, потому что он был уверен: она его не слушает. Это так возмутило Ральфа, что ему стоило немалого труда сдержаться и не покинуть немедленно этот дом. Ее рука безвольно лежала на столе. Он схватил ее и сжал, словно желая увериться в том, что она — да и он сам — действительно существуют.

— Потому что я люблю вас, Кэтрин, — сказал он.

Но в этом признании не хватало чего-то — тепла, нежности? Она тихо покачала головой и отдернула руку, отвернувшись: ей стало неловко за него. Может, она почувствовала его беспомощность. Догадалась, что в центре его картины — пустота, ничто. Он и в самом деле был куда счастливее на улице, когда мечтал о ней, чем здесь, рядом с ней. Ральф бросил на нее виноватый взгляд, но не заметил в ее глазах ни разочарования, ни упрека. Кэтрин сидела притихшая и задумчиво катала по гладкому темному столу рубиновое кольцо. И Денему — он даже отвлекся на миг от своего несчастья — вдруг стало очень интересно, какие мысли ее сейчас занимают.

— Вы мне не верите? — спросил он так смиренно, что она улыбнулась.

— Насколько я понимаю… но что же мне делать с этим кольцом, скажите на милость! — Она разглядывала кольцо.

— Я бы посоветовал отдать его мне на хранение, — ответил он то ли в шутку, то ли всерьез.

— После всего, что вы тут наговорили, как я могу доверять вам?.. Если вы не возьмете свои слова обратно.

— Хорошо. Тогда — я не люблю вас.

— Но все же я думаю, что любите… Как и я вас, — сказала она будто невзначай. — В конце концов, — добавила она, снова надевая кольцо, — как еще назвать то, что мы чувствуем?

И посмотрела на него так, будто ждала от него подсказки.

— Это только с вами я сомневаюсь, а когда один — нет, — объяснил он.

— Так я и думала, — ответила она.

И Ральф, пытаясь объяснить ей свое состояние, рассказал, что чувствовал, глядя на фотографию, записку и цветок из Кью, — она выслушала его очень серьезно.

— А потом вы бродили по улицам… — задумчиво произнесла она. — Это плохо. Но мое положение еще хуже, поскольку тут вообще нет ничего вещественного — только чистая иллюзия… Опьяняющая. Можно ли влюбиться в идею? Поскольку если вы влюблены в видение, то я — именно в идею.

Объяснение показалось Ральфу очень странным и невразумительным, но после тех невероятных перемен, которые претерпели его собственные чувства за последние полчаса, не ему упрекать Кэтрин в преувеличениях.

— Зато Родни, похоже, превосходно разобрался в своих чувствах, — едко заметил он.

Музыка, ненадолго стихшая, зазвучала вновь — мелодия Моцарта была достойной иллюстрацией к простой и изящной любви тех двоих.

— Кассандра не сомневалась ни минуты. А мы… — она неуверенно взглянула на него, — мы видим друг друга так зыбко — как дрожащие огни…

— Как огни в бурю…

— В центре бури, — закончила она.

Стекла вдруг зазвенели под напором ветра. Они затихли, вслушивались в тишину.

Тут дверь осторожно приоткрылась, и в комнату заглянула миссис Хилбери — сперва с опаской, но, уверившись, что она попала именно в столовую, а не куда-то еще, она зашла и, похоже, ничуть не удивилась тому, что увидела. Как обычно, у нее явно была какая-то своя цель, но она рада была отвлечься и отдать дань одной из тех странных и необязательных традиций, которым, непонятно почему, старательно следуют все остальные.

— Пожалуйста, не позволяйте мне вас прерывать, мистер… — Миссис Хилбери, как обычно, не помнила имен, и Кэтрин решила, что мать не узнала Денема. — Надеюсь, вы нашли что-нибудь интересное почитать, — добавила она, заметив книгу на столе. — Байрон… о, Байрон! Я застала людей, которые знали его при жизни.