Ночь, которая умирает

— Мы шли на все, лишь бы вырваться из-под власти Флоуэра, и шестеро из нас заплатили за это своей жизнью. Видите ли, Тини, нам выдавали порцию лекарства только на день и заставляли принять в их присутствии. Одному из нас семь дней подряд удалось провести по нескольку часов в клинике "Паблик Хеалтфэр", а мы, остальные, его прикрывали, но в клинике так и не смогли установить, в чем именно мы нуждаемся: необходимо, мол, было, чтобы кто-то из нас как минимум две недели пролежал в стационаре. Когда Флоуэр пронюхал об этом, он просто не дал Джону его дневной порции.

— Флоуэр умер?

— Да, пять лет назад, и пока открыли его сейф… Я единственный, кто остался в живых, и то случайно…

— От кого вы получаете лекарство теперь? От Брукера?

— Да, каждое утро. А в такие дни, как сегодня, когда приходится выезжать в город, он делит порцию на две части — утреннюю и вечернюю. Когда меня вторично поставили на ноги, он вызвал меня к себе. Он якобы только теперь узнал о нашей судьбе и сам бы такого никогда не допустил; он просит меня забыть о прошлом и продолжать работать на «Юнайтед» в качестве его личного секретаря. Содержание он пообещал мне отличное. И сдержал слово.

— Только лекарства вам не выдал?

Паттон пожал плечами.

— Проявление истинного человеколюбия?

— Он сказал, что так он во мне никогда не усомнится. Он, дескать, будет уверен в преданности хоть одного человека на всем белом свете. Что мне оставалось?..

— И где Брукер хранит лекарство?

— В сейфе, в своем кабинете. Это сейф-идентификат, его открывающее устройство реагирует исключительно на тепловые волны, излучаемые телом Брукера. Попытайся открыть его кто другой — ничего не выйдет. Он связан с механизмом самовзрывания. И если Брукер умрет… Через трое суток защита сейфа автоматически снимается, и сейф сможет открыть любой. Но у меня-то в запасе всего один день. Смерть Брукера станет и моей смертью.

— Еще один вопрос, Гарольд. Кто-то же должен производить эту штуковину, даже если у Брукера ее много.

— В сейфе запас лекарства на несколько лет. Однажды он показал мне флакон с голубыми шариками. "Этого предостаточно на многие годы", — сказал он. И сам он отказывать мне не собирается…

— Сколько ему лет?

— Семьдесят восемь.

— А вам?

— Тридцать два.

Тимоти положил руку на плечо Паттона:

— Я сделаю все, что в моих силах, — сказал он. — Даю вам слово.

— Что вам еще угодно знать?

— Что произойдет, если вы захотите зайти в замок с двумя большими сумками?

— Придется отдать их на контроль сотрудникам охраны и объяснить, для чего они мне понадобились.

— Возможны исключения?

— Естественно. Брукер может снять любой запрет.

— А вдруг вам вздумалось пронести что-то незаметно?

— Это невозможно, Тини.

— И тем не менее это кому-то удалось. И у Ллойда, и у Веверлея, причем система охраны у них в принципе идентичная. Кто-то пронес две большие сумки, или два ящика, или что-то подобное. Пронес, а затем вынес.

— А что, по-вашему, было внутри?

— Ничего. Абсолютно ничего.

Паттон, сощурившись, недоверчиво поглядел на Тимоти.

— Вы говорите — ящики?

— Скорее всего две сумки, — заметил Тимоти. — Одна для прибора, другая для выпрямителя тока.

— Об этом и не думайте. Это абсолютно исключено. Я не знаю, что такое вы там нашли…

— Всего лишь решение вопроса, — тонко улыбнулся Тимоти, — вопроса о том, как и от чего умерли Ллойд и Веверлей. Для этого вовсе не надо иметь семь пядей во лбу. Да-да, Гарольд, потребовалось только немного поработать головой. Что совершенно разучились делать всякие там высокооплачиваемые детективы, в том числе и из ФБР. Слишком они полагаются на свои компьютеры, а ведь это всего лишь напичканные информацией болваны. За исключением «Наполеона», разумеется!

Тини поднял рюмку, как бы мысленно чокаясь со стоявшим за дверью "Наполеоном".

— Понимаете, Гарольд, показания датчиков «климата» в обоих случаях проверялись компьютерами, и те в соответствии с поставленной задачей подтвердили, что отклонения от нормы были незначительными. Тем самым для всех вопрос был исчерпан.

Паттон кивнул.

— Самое высокое отклонение в случае с Ллойдом составляло 0,17 %, а у Веверлея — 0,24 %. Несложные подсчеты показывают (и это весьма примечательно), что в обоих случаях речь идет об одном и том же объеме воздуха с точностью до кубического сантиметра: о двух с половиной кубических метрах. Случай? А случайно ли, что в обоих случаях время такого отклонения тоже совпадает до секунды: оно длилось четыре минуты. И вот еще что: и Ллойд, и Веверлей задохнулись не в малых комнатах, а в просторных залах. Я открою вам одну маленькую тайну, Гарольд: в небольшой комнате ни один из них не мог бы задохнуться.

Паттон не понимал, куда клонит Тимоти.