Ночь – мой дом

Он потянулся к рычагу, но тут решетку рванули с другой стороны, и Брендан Лумис просунул руку в кабину и вытащил Джо за галстук. Он вытянул пистолет Джо из-за пояса и отшвырнул в темноту, где тот чиркнул по бетонному полу. Потом ударил Джо в лицо и в висок несчетное число раз, и все это случилось так быстро, что Джо едва успел поднять руки.

Подняв руки, он потянулся назад, к Эмме, чтобы как-то защитить ее. Но кулак Брендана Лумиса был как мясницкий молот. Всякий раз, когда он бил Джо по голове (бум-бум-бум-бум), Джо чувствовал, как у него немеет мозг и что-то вспыхивает в глазах. Его глаза скользили сквозь это белое сверкание, не в силах ни на чем остановиться. Он услышал, как ломается его собственный нос, а потом (бум-бум-бум) Лумис ударил в одно и то же место три раза кряду.

Когда Лумис выпустил его галстук, Джо рухнул на четвереньки прямо на цементный пол. Он услышал, как что-то капает, словно из протекающего крана, и, открыв глаза, увидел, что это его кровь сочится на цемент. Капли были размером с пятицентовые монетки, но их быстро становилось все больше, они словно превращались в амеб, а амебы превращались в лужицы. Он повернул голову: может, пока его избивали, Эмме удалось выиграть время, захлопнуть дверцы лифта и поскорее уехать? Но лифта не было там, где он его видел перед этим. А может, он сам был не там, где лифт, потому что увидел он только цементную стенку.

Тогда-то Брендан Лумис и пнул его в живот, так сильно, что Джо приподняло над полом. Он приземлился, скрючившись; он не мог дышать, он хватал ртом воздух, но воздух не шел. Он попытался подняться на колени, ноги все время разъезжались, и тогда он, опираясь на локти, оторвал грудь от цемента и стал глотать воздух, словно рыба, вытащенная из воды, пытаясь хоть что-то втянуть в легкие, но ему казалось, что его грудь — сплошной черный камень без всяких отверстий, просто камень, в котором больше ничему нет места, потому что он больше не может дышать, ни хрена не может дышать.

Его пищевод вздулся, как баллончик перьевой ручки, ему стиснуло сердце, сокрушило легкие, замкнуло глотку, но потом воздух пробился сквозь его миндалины и с присвистом вышел изо рта, он снова хватал ртом воздух, все было в порядке, он снова мог дышать, хотя бы дышать.

Лумис ударил его ногой сзади, в пах.

Джо уронил голову на цементный пол, закашлялся, может быть, даже пукнул, он никогда не мог себе представить, что бывает такая боль. Яйца ему словно вбило в кишки; языки пламени лизали ему стенки желудка; сердце так колотилось, что ему казалось — оно вот-вот не выдержит и остановится; череп словно кто-то разорвал руками; глаза кровоточили. Его явно вывернуло наизнанку, он изблевал на пол желчь и огонь. Он подумал, что уже все, но потом его вырвало снова. Он упал на спину и посмотрел вверх, на Брендана Лумиса.

— У тебя, — Лумис закурил, — какой-то несчастный вид.

Брендан раскачивался из стороны в сторону вместе с комнатой. Джо не двигался, но все прочее обратилось в маятник. Брендан посмотрел вниз, на Джо, натягивая черные перчатки. Рядом с ним появился Альберт Уайт, тоже качавшийся в такт маятнику. Оба посмотрели вниз, на Джо.

Альберт произнес:

— Боюсь, мне придется сделать из тебя послание.

Джо посмотрел вверх сквозь кровь в глазах. На Альберта в его белом смокинге.

— Послание всем, кто думает, что моими словами можно пренебрегать.

Джо поискал взглядом Эмму, но во всем этом качании и шатании не смог найти лифт.

— Послание будет не очень приятным, — продолжал Альберт Уайт. — И я очень об этом сожалею. — Он присел на корточки перед Джо, лицо у него было скорбное и усталое. — Моя мать любила повторять: все происходит по какой-то причине. Не уверен, что она права. Но мне действительно кажется, что люди часто становятся теми, кем им суждено стать. Думаю, я должен был стать копом, но потом город отобрал у меня мою работу, и я стал вот этим. И обычно мне это не нравится, Джо. По правде говоря, я это, черт подери, терпеть не могу. Но я не стану отрицать, что для меня это естественно. Мне это подходит. А тебе, боюсь, подходит проваливать все, за что возьмешься. Тебе надо было просто удрать, но ты этого не сделал. И я уверен… Посмотри-ка на меня.

Голова Джо успела перекатиться на левый бок. Он перекатил ее обратно и встретился глазами с добрым взором Альберта.

— Я уверен, что когда ты станешь умирать, то будешь твердить себе, что умер за любовь. — Альберт горестно улыбнулся ему. — Но опростоволосился ты не поэтому. А потому, что такова твоя натура. Потому, что в глубине души ты чувствуешь вину за то, что делаешь. Вот почему ты сам в глубине души хочешь, чтобы тебя поймали. При этой работе в конце каждой ночи сталкиваешься со своей виной. Вертишь ее в руках, скатываешь в шарик. И бросаешь в огонь. Но ты — ты этого не делаешь, поэтому всю свою короткую жизнь просто ждешь, чтобы кто-то наказал тебя за твои грехи. Что ж, я и есть этот кто-то.

Альберт выпрямился, и у Джо все поплыло перед глазами. Он поймал взглядом серебристую искру, потом еще одну. Он прищурился, чтобы снова видеть четко.