Ночь – мой дом

Перестрелка между полицией и тремя гангстерами на задах отеля «Статлер» стала достоянием запутанной и туманной истории города уже минут через десять после того, как произошла. Хотя в боевых действиях никто не пострадал, да и пуль было выпущено раз, два и обчелся. Преступникам повезло удрать из переулка как раз в тот момент, когда толпа театралов выходила из ресторанов и направлялась в «Колониал» и «Плимут». Билеты на «Пигмалиона», вновь поставленного в театре «Колониал», были распроданы на три недели вперед, а «Плимут» возбуждал гнев Общества блюстителей нравственности, поставив «Гуляку Запада». Общество блюстителей направляло сюда десятки протестующих — неряшливо и немодно одетых женщин с кислым лицом и мощными голосовыми связками, но это лишь привлекало дополнительное внимание к пьесе. Громкие и пронзительные вопли этих женщин стали настоящим благословением не только для театрального бизнеса, но и для убегающих гангстеров. Троица вынырнула из переулка, полиция тоже вырвалась на улицу, отстав от них совсем ненамного, но тут женщины из Общества блюстителей увидели пистолеты и начали кричать, визжать и показывать пальцем. Несколько парочек, направлявшихся в театр, поспешно и неуклюже укрылись в дверях близлежащих зданий, а один шофер, сделав неловкое движение, направил «пирс-эрроу» своего хозяина прямо в фонарный столб. В этот момент легкая морось сменилась ливнем. К тому времени, когда полицейские разобрались в обстановке, гангстеры угнали машину с Пьемонт-стрит и растворились в городе, заливаемом потоками дождя.

Газеты с историей о «Статлерском побоище» расходились как горячие пирожки. История начиналась просто: наши героические защитники порядка вступили в перестрелку с убийцами копов, скрутили одного из этих бандитов и арестовали его. Но вскоре дело усложнилось. Оскар Файетт, водитель «скорой помощи», сообщил, что арестованного бандита жестоко избила полиция и что он может не дожить до следующего утра. Вскоре после полуночи по редакциям на Вашингтон-стрит распространились неподтвержденные слухи о женщине, которую якобы видели запертой в автомобиле, на полном ходу влетевшем в бухту Леди в Марблхеде; не прошло и минуты, как машина отправилась на дно.

Затем стали говорить о том, что один из гангстеров, участвовавших в «Статлерском побоище», — не кто иной, как предприниматель Альберт Уайт. До сих пор Альберт Уайт занимал весьма завидное положение в бостонском обществе: возможный бутлегер, вероятный контрабандист, не исключено, что бандит. Предполагалось, что он каким-то образом участвует в мошенничестве и рэкете, но большинство все-таки могло поверить, что ему как-то удается быть выше того хаоса, что ныне захлестнул улицы всех крупных городов страны. Альберт Уайт считался «хорошим» бутлегером. Благородный поставщик безвредного порока, производивший отличное впечатление в своих светлых костюмах и нередко развлекавший окружающих историями о собственных подвигах на войне и о своем полицейском прошлом. Но после «Статлерского побоища» (Э. М. Статлер[13] безуспешно пытался убедить газетчиков придумать другое название) эти теплые чувства исчезли. Полиция выдала ордер на арест Уайта. Вне зависимости от того, сядет он в конце концов за решетку или нет, для него навсегда ушли в прошлое те дни, когда он вращался в приличном обществе. Восторженный ужас, который вызывают двуличные и непристойные люди, имеет свои пределы: это признавали во всех светских гостиных на Бикон-Хилл.

Шли разговоры и об участи, постигшей Томаса Коглина, заместителя суперинтенданта полиции: некогда его прочили в полицейские комиссары, а то и в сенаторы. Когда назавтра вечерние газеты сообщили, что бандит, арестованный и избитый на месте преступления, приходится Коглину сыном, большинство читателей воздержались от осуждения его родительского ража, поскольку большинство знало, как непросто пытаться вырастить добродетельное потомство в нашу греховную эпоху. Но потом Билли Келлехер, обозреватель «Экзаминера», описал свою мимолетную встречу с Джозефом Коглином на лестнице «Статлера». Именно Келлехер вызвал полицию и сообщил о том, что видел беглого преступника. Более того, Келлехер оказался в переулке как раз вовремя, чтобы увидеть, как Томас Коглин отдает собственного отпрыска на растерзание львам, состоящим под своим началом. Общественное мнение отшатнулось от Коглина-старшего. Одно дело, если тебе не удалось как следует воспитать сына. Другое дело — лично приказать, чтобы его избили до полусмерти.

Когда Томаса вызвали в кабинет комиссара на Пембертон-Сквер, он уже знал, что никогда этого кабинета не займет.

Комиссар Герберт Уилсон стоял за своим столом. Взмахом руки он предложил Томасу сесть в кресло. Уилсон возглавлял полицейское управление с двадцать второго года, с тех самых пор, когда его предшественник Эдвин Аптон Кертис, нанесший городу больше ущерба, чем кайзер нанес Бельгии, очень удачно скончался от инфаркта.

— Садись, Том.