Ночь музеев

– Может поэтому твоя юная душа так страдает? Быть может, она жаждет знаний, поэзии, музыки, а тебя так бессердечно лишили всего этого, обрекли тебя на голод, от которого наши сердца неминуемо гибнут, рухнут, увядают… мы жаждем любви не так ли дамы и господа? – повысил голос мистер Фредерик, обращаясь ко всей улице, заполненной бедняками и обездоленными. – Но кто полюбит нас таких какие мы есть, настоящих, искренних, добросердечных? Нет любви, которая не была бы плотским увлечением! Мы животные и то, что разительно отличает нас от остальных зверей это наши мысли, наши вопросы, которые мы задаем собственной душе. Спрашивает ли себя прелюбодей: «что есть любовь?» – никогда. Я не говорю о девушках, девушки безмерно умны и хитры, но они не задают себе таких серьезных вопросов, они не мужчины, им не надобно философии, они верят своим чувствам и чувства безучастно обманывают их, чувства ввергают их в ужасное положение! Ах, но разве поэзия, разве музыка – это не чувства? Что же мы знаем о музыке дамы и господа? Неужто мы говорим о бренчании на инструментах, о вольных концертах шутов, разодетых в порванные одежды? Истинной музыки достойны только дворяне – так заявляет нам мир, и я ненавижу мир, в котором так говорят! Я всегда был против несправедливости, если есть люди, которым все дозволено значит мы сами позволили им это! Друзья, раз уж я обратился ко всем вам, я хочу вам напомнить, завтра очень важный день, о чем я неустанно вам повторяю, завтра мы возьмемся за инструменты и покажем всему городу что равноправие и есть самый сильный закон. Мы не только преподадим урок всему городу, но и наградим людей прекрасной музыкой, от которой они убегают. Друзья, завтра день культуры, день, когда все музеи открывают свои двери, завтра ночь музеев и мы должны как следует приготовиться, и в довершение всего я хотел бы представить вам Вареньку, несчастную девушку с которой произошло непоправимое несчастье. Отныне она находится под моей опекой, а потому я завещаю вам относится к ней так же хорошо, как к своей родной сестре и дочери. Доброй ночи товарищи по несчастью.

Мистер Фредерик последовал вперед, не оглядываясь по сторонам. Владислав Романович видел, как Варенька потянулась рукой к мистеру Фредерику чтобы остановить его, но тот отошел лишком далеко и она, поддаваясь своей нерешительности не стала тревожить его понапрасну. Мистер Фредерик отошел на приличное расстояние и уже покинул улицу захваченною бедняками. Он опустил голову так словно глядел себе под ноги и его спина вместе с плечами вдруг затряслись. Было видно, как он поднимал руки к лицу перекладывая фонарь из одной руки в другую, а затем вытирал их об материю своего платья. Вскоре Мистер Фредерик затушил фонарь и исчез во мраке.

– Варенька… – прошептал вдруг словно только что проснувшийся Владислав Романович в чрезвычайном волнении. – Не так я ее себе представлял, впрочем, это совершенно не имеет никакого значения. Я так устал, как же мне быть? У меня совсем вылетело из головы что завтра «Ночь музеев», а между тем это действительно так! Но как же она молода, эта Варенька! Как же она красива, как хороша, восхитительна! Способна ли она на преступление, о котором она говорит? Такая чистая душа, такая… нет, слов совсем не нахожу, мне бы бумагу… все на бумагу, но неужто настало вдохновение? Прямо сейчас? Когда так клонит в сон? Когда уже совсем скоро выглянет солнце! Солнце… как же моя свечка? Задул ли я ее? О боже мой, моя свечка!

Владислав Романович резко обернулся в противоположную сторону. Становилось светлее и теперь он мог с легкостью отличить одну улицу от другой. Он побежал со всех ног в сторону дома. Ему не хотелось терять вдохновения, к тому же он не помнил задул ли он свечу, когда уходил. Без свечи невозможно писать ночью. Без вдохновения Владислав Романович не мог написать ни одной строчки, ни единого слова. Добравшись до дома, он судорожно взялся отпирать двери. Дверь не поддавалась. Он взялся за дверную ручку, потянул дверь на себя и повернул ключ в замочной скважине, которая поскрежетала точно от негодования и щелкнула то ли торжественно, то ли неприветливо поддаваясь хозяину.

От свечи осталась одна треть. Кисточка спокойного, яркого, прямого огонька неустанно горела. Казалось, ничто не могло потревожить этого огонька. Как только Владислав Романович открыл дверь из незапертого окна подул сильный ветер и моментально задул пламя свечи. Владислав Романович успел разглядеть дым и уловил неприятный запах характерный дешевым свечам. Он закрыл за собой дверь и почувствовал на себе тяжелый груз разочарования. Что могло так разочаровать Владислава Романовича? Он словно ожидал увидеть, придя домой совсем другую картину. Вполне очевидно, что он представлял себе собственную квартиру, охваченную зловещим пламенем, превратившим в пух и прах все его труды и унесшим безвозвратно всю мнимую макулатуру которой он так сильно дорожил.