Ночь навсегда

Он возвращается на дачу. Ледяные руки дрожат, мешают думать, их приходиться сунуть в карманы. Барабанной громкости вопросы рвутся сквозь горло, мешают дышать, превращаясь в бессмысленное бормотание, но с этим ничего нельзя поделать. "Дура... - бормочет Х. - Какая косметичка?.. Какой почтальон?.."

Он возвращается.

А что, если хозяева дачи видели сообщение в новостях? Ведь наверняка видели, они всегда новости смотрят! И вообще, кто еще в Токсово может его опознать?

Надо идти сдаваться. Скандалить, требовать справедливости. Или бежать, прятаться, пока не поздно?

А с Крымом удачно получилось. Действительно собирались туда, Антон всю зиму и весну хотел на море, причем, именно в Ялту, изучил по книжкам этот город, достопримечательности и все такое, хотя, реальная Ялта не так уж хороша, как видится на картинках, - противный городишко, в котором народу больше, чем свободного места, в котором любой самый простой маршрут превращается в бесконечное чередование подъемов и спусков, - но ребенку должно понравиться, все-таки МОРЕ, все-таки собирались, мечтали, планировали, а когда пришло лето, денег оказалось маловато на такую поездку... Итак, с Ялтой полная ясность. Антону трудно было смириться, вот и заврался парень. Может, хвастался перед своими приятелями когда-нибудь раньше, и теперь стыдно было говорить правду. Смешной он. Несчастный. Иногда такая жалость к нему охватывает, особенно вечерами - хоть сиди возле детской кровати и на Луну вой. Правда, у Х. прекрасный сон, без нервов... Ладно, пусть эти две недели пройдут в Токсово, а дальше видно будет. Следующие две недели отпуска полагаются в августе, через месяц, есть время решить финансовую проблему.

Итак, никто не знает, где они. Даже возлюбленная продавщица. Не сообщил ей Х., куда собирается в отпуск, не хотел, чтобы она наезжала к нему в гости - а она наверняка бы так поступала, - собирался отдохнуть от всех, в том числе от этой женщины. Кроме того, давно пора было обдумать их отношения, в деталях представить их дальнейшую жизнь. Здесь, в спокойной одинокой глуши, решения принимаются легко и безболезненно, как бы сами собой.

Господи, о чем он думает? Особо опасный преступник...

Вот и калитка. Выложенная плитами тропинка, неприветливый сумрачный огород. В доме у хозяев горит свет - старички не спят еще, - и во времянке тоже... Антон шалит, - мгновенно вскипает отец. До сих пор не спит, озорничает. И так мозги набекрень, а он, видите ли, озорничает! - кипит отец, врываясь в наполненную электричеством комнатушку.

Сына во времянке нет. Шкаф, стол и сумки выпотрошены, вещи раскиданы, есть только свет и тоскливое ощущение разгромленности. Заднее окно почему-то приоткрыто... Х. берется рукой за косяк. Кто-то большой и страшный трогает его сердце - большими липкими пальцами, - где ребенок? Выдираясь из вязкой пелены паучьих прикосновений, Х. бежит к дому хозяев, ему кажется, что бежит, он уверен, что бежит... У стариков? Телевизор смотрит? "Антон!" - зовет отец, одиноко и трагически, срывающимся петушиным звуком.

Он рвет дверь на себя, вбегает в прихожую и тут же падает, споткнувшись обо что-то, предательски лежащее на полу.

Кухня и прихожая - одно помещение. В доме слишком мало места, чтобы можно было позволить себе иметь отдельно и кухню, и прихожую. На газовой плите, работающей от баллона со сжиженным пропаном, горит газ. Плита стоит на столике - на том самом, в который Х. ударил лбом. Хорошо, что лбом, а не глазом, - понимает он позже, много позже. Дед скорчился у порога, именно это неожиданное препятствие и попалось человеку под ноги. То, что труп был когда-то дедом-хозяином, видно только по одежде, никак не по лицу. На лицо попросту невозможно смотреть, его нет, вместо лица - что-то красное, пузырящееся, оскаленное. И к тому же нож. Длинный, хозяйственный. Торчит из шеи - сзади. "Антон!" - рыдает Х., поднимаясь, не чувствуя боли, ничего не чувствуя. И торопится куда-то, торопится. "Ан-то-он!" Тело бабки обнаруживается рядом, в соседней комнате, сразу возле входа в прихожую. Строго говоря, бабка и там и здесь одновременно, лежит на пороге - тело в комнате, зато голова уже в прихожей, почти под умывальником. Больше Х. ничего не помнит из увиденного. Потому что отчетливо слышит глухое далекое: "Папа!.." Он мечется, рыдая. "Папа, ну где ты!" - жалобно зовет сын, откуда-то извне дома, из огорода, впрочем, Х. и так уже на воздухе, под черным небом, бежит, спотыкаясь о грядки, и наконец замирает.

Сын стоит возле времянки - одетый в пижаму, выпачканный в земле, дрожащий...

И человек вдруг спокоен. Толчок - и все кончилось. Как мало человеку нужно было, чтобы вернулась реальность, временно покинувшая измученные жизнью мозги. Только сердце колотится, да алые кляксы в глазах стоят. Переполненный счастьем, человек командует:

- Домой, быстро!

Как мало нужно, чтобы вновь стать мужчиной.

- А что там? - вибрирует голос мальчика.

- Там? - спрашивает отец. - Там все нормально. Одевайся, не задавай глупых вопросов.