Ночь не наступит

— Вы хотите сказать, что... — начинает Путко и замолкает, пораженный догадкой.

— Все может быть...

— Что же нам делать?

— Переговоры продолжайте, обещайте, даже можете приступать к делу. Только ничего не болтайте о себе и других. А мы тем часом проверим в Питере, что это за представитель «Гелиоса». Вполне возможно, что дуем на воду, — усмехается Феликс. Достает из внутреннего кармана конверт. — Завтра утром поезжай в Мюнхен. В отеле «Шварц адлер» разыщешь Ольгу и передашь ей вот это. И сразу же вернешься в Париж. Здесь шесть пятисотрублевок. Припрячь хорошенько.

— Отдать, и все? — Антон разочарован.

— Каждый делает свое дело.

Путко огорчен и в то же время обрадован предстоящей встречей в Мюнхене. Ему не терпится:

— Я мог бы выехать хоть сейчас, ночным экспрессом...

— Еще лучше. Вот тебе деньги на расходы.

Студент отстраняется:

— Не надо! У меня еще есть.

— Бери, бери. Что-то ты тощаешь, смотри мне! — полушутливо-полусерьезно говорит Феликс. — Не бойся, спрошу отчет за каждый пфенниг. Ну, до встречи! Завтра я уеду деньков на пять, а когда вернусь — увидимся.

Антон придерживает его руку:

— Если вы к Леониду Борисовичу, передайте ему привет.

— Когда увижу, обязательно передам.

Юноша все еще не отпускает его руку:

— И если сможете, передайте Камо...

— Эх, сам бы хотел хоть разок на него глянуть... — с неожиданной для Антона теплотой в голосе говорит Феликс. — Нет, я сейчас совсем в другие края... А ты готовься: вернусь — возьмемся за дело, с которым не успел управиться он. Ну, счастливого пути — и привет Ольге!

Дома, заперев дверь на задвижку и занавесив окно, хотя надобности в этом и не было — его мансарда возносилась над всеми ближними крышами, Антон достал конверт и вынул из него вдвое сложенные банковские билеты. Вот они, знаменитые пятисотки! Купюры такого достоинства ему не приходилось держать никогда в жизни. Одна бумажка — годовое жалованье учителя...

Он поднес ее ближе к лампе. Большая, в половину вертикально сложенного писчего листа, плотная и хрусткая. С одной стороны — серая, с изображением Петра I в медальоне. Царь грозен: глаза навыкате, встопорщенные усы над скобой надменно сжатых губ. Волосы ниспадают на плечи...

Антон переворачивает билет. С обратной стороны он зеленовато-розовых тонов. На белом обрезе — серия и номер, а по центру вязью:

«Государственный кредитный билет. Пятьсот рублей. Государственный банк разменивает кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы (1 рубль = ¹/₁₅ империала, содержит 17,424 долей чистого золота)».

Справа на билете — витиеватый вензель Николая II. Путко смотрит бумажку на свет. По всему полю шахматной клеткой водяными знаками та же цифра 500, а слева на белом срезе проступает изображение Петра.

«Что, самодержцы всея Руси, думалось ли вам, на какие цели пойдут эти деньги с вашими ликами?» — думает Антон, складывает билеты и поглубже упрятывает конверт в карман.

...В полдень он уже шел по Мюнхену. Столица черного баварского пива готовилась к какому-то празднику. Дома были увешаны флагами, по улицам маршировали оркестры со штандартами цехов кожевенников и гончаров. Солнце светило не по-зимнему ярко, было весело, как в рождественские каникулы.

И Ольга встретила Антона радостно, как старого друга. Ему было хорошо, только досадно, что около женщины вились два парня, примерно его возраста, чернявые, представившиеся студентами из Цюриха, с какими-то совершенно невыговариваемыми восточными фамилиями. Ольга была с ними так же доброжелательна и улыбчива, как с Путко.

Всей компанией они побродили по улицам, послушали на площади соперничающие цеховые оркестры, в старинном подвальчике отведали густого пива из тяжелых кружек с крышками. Потом студенты ушли, и они остались вдвоем.

Антон достал конверт. Ольга молча приняла его и спрятала в сумочку. Он понял, что она знает о конверте.

Юноша сидел рядом с ней и чувствовал, как все громче стучит его сердце и идет кругом голова. Эта женщина как-то странно вошла в его жизнь и заняла в ней свое место — неподвластно ему и, наверно, без всякого желания с ее стороны. А может быть, Ольга не только доброжелательно-вежлива? Таким ласковым вниманием светятся ее глаза. А как же тот, ее муж? Антон не испытывает никаких угрызений, хотя Феликс разрушил его первое впечатление об этом сутулом архивариусе со скрипучим голосом и пенсне на переносье. Какое ему дело до архивариуса! Неужели с Мининым ее связывает большее, чем с ним? Разве могла у них быть такая ночь, как тогда, на ярославской улице, и такое путешествие но Волге?.. Дав волю воспоминаниям, он вдруг подумал, что в те недолгие дни он был счастлив, действительно счастлив. А сейчас, в этом погребке с черными сводами, за черным дубовым столом, у оконца, принимающего сияние дня, разве он не счастлив?..

Он повернулся и поймал ее взгляд:

— Оля!

Смех ушел из уголков ее губ, хотя зеленые глаза были еще веселы: