Ночь не наступит

После свидания с женой он сам почувствовал: отпустил вожжи — и кони понесли... Нет, не надо! Ни к чему... Если даже и подведена черта, то разве так уж ничтожен итог? Что он успел в жизни? Он успел хорошо, до седьмых потов поработать: и землекопом, и десятником, и техником, когда строил железные дороги на Украине, в Центральной России и за Байкалом. Разве этого мало? Он построил большую электростанцию под Баку и дал электрическую энергию нефтяным промыслам. Он построил самую лучшую станцию в Орехово-Зуеве и осветил добрую половину Петербурга. Разве этого мало? Да, он хотел увидеть преображенной всю страну, всю Россию. Какой он представлял ее?.. Опоясанной линиями передачи электрической энергии. Электрическая энергия — чудо века, великое торжество людей в познании таинств природы. Люди в борьбе с природой воспользовались ее же могучими стихийными силами. Чудо-энергия преобразит труд на фабриках, заменит громоздкие трансмиссии моторами, поведет на невиданных скоростях поезда, озарит яркими лампами ночь! И сами люди в залитом новой энергией мире должны будут жить иначе, по-новому, ибо познание идет рука об руку с нравственностью, он убежден в этом! Энгельс, мудрейший человек, еще четверть века назад, когда попытки передачи электроэнергии на расстояние были лишь первыми робкими опытами, предугадал: дело это имеет чрезвычайно революционный характер. Производительные силы благодаря этой энергии примут такие размеры, при которых они перерастут руководство буржуазии. Значит, и он, Красин, строя электростанции, работал на революцию. Пусть он не увидит этот преображенный мир. Разве предшествующие поколения верили, что все, к чему они стремились, во имя чего боролись, свершится на их глазах? Галилей, Бруно, Ломоносов, Чернышевский... Смешно причислять себя к этим именам, но равняться на них должно. И счастье не в беспечном самодовольстве, а в сознании нужности своей жизни и того, что ты успел сделать за отпущенные тебе судьбой годы. Но все равно это успокоение шло от ума. А все существо его восставало от мысли, что больше ничего не будет: вот когда чувствуешь, сколько живых нитей связывает тебя с жизнью... Нет, он будет бороться! Будет драться до последнего!..

Антон ехал через Швецию. В Стокгольме его встретил товарищ, дал явку в Гельсингфорсе. Прибыв в столицу великого княжества, Путко получил выборгский адрес. И вот уже плывут за окном вагона гранитные валуны и постройки Выборгского фортштадта. Проблескивает меж скал залив, справа по ходу поезда проступает на каменном острове, соединенном перемычками мостов, суровая башня-замок.

Антону дано ответственнейшее поручение. Ничего подобного ему еще не доверяли. Он умрет, но выполнит его. Он опускает руку в карман и ощупывает через пальто лежащий в кармане брюк браунинг. Никогда прежде у него не было в руках оружия. Теперь — полная обойма, семь патронов с тупыми обтекаемыми головками. Еще один заслан в ствол, и ударник поставлен на предохранитель... Целую неделю перед отъездом Виктор в глухом подвале на Монмартре учил его стрельбе с руки и навскидку, пока ни одна пуля не стала уходить «за молоком». Все дни после Мюнхена юноша жил в каком-то другом измерении. Он и думать забыл о Сорбонне. Беда, разом обрушившаяся на дорогих ему людей, опасность, приблизившаяся к нему самому, напрягла до предела нервы, сделала его осторожным.

Тогда, приехав в столицу Баварии и бросившись в отель, где остановилась Ольга, он узнал от портье, что она и двое ее спутников арестованы. Пока он расспрашивал портье, из комнатки за стойкой появился мужчина с лошадиной физиономией и моноклем в глазу и любезно-официально полюбопытствовал, кто он и почему расспрашивает.

Антон хотел послать его к черту и уже подбирал подходящие выражения в своем небогатом немецком словаре. Мужчина отогнул лацкан сюртука и блеснул жетоном. Тогда Путко, набравшись смелости, заявил, что он жених арестованной и требует немедленного с ней свидания. Полицейский перелистал его паспорт, сделал какие-то выписки и предложил следовать за собой. Путко посчитал, что и он арестован, и даже почувствовал горькую радость: по крайней мере, хоть это сближало его с Ольгой; может быть, и камера, в которую его заточат, будет рядом с ее камерой.

Однако получилось все иначе, хотя агент действительно и препроводил его в тюрьму. Там, в канцелярии, Антона радостно, как дорогого гостя, приветствовал заплывший жиром, необъемный, словно бочка, пропитавшийся пивом господин. Он представился комиссаром фон Крузе. Сочувственно выслушал требования юноши и тут же отдал распоряжение. Студента проводили в узкую длинную комнату, перегороженную двойной сеткой, и туда, за сетку, из узкой двери ввели Ольгу.

— Оля! — прижался к сетке Антон. — Оля, боже мой!

Она была в нелепой грубой рубахе, из рукавов которой торчали беспомощно тонкие руки и ворот обнажал тонкую шею.

В узком проходе между двумя сетчатыми преградами стоял надзиратель и в упор равнодушно поглядывал то на нее, то на него.

— Nur deutsch sprechen![19] — предупредил он.