Ночь не наступит

Он собрал пилку. Подошел к окну. Прутья решетки на окне лазарета были не очень толстыми, не то что в других камерах. Но чтобы пролезть сквозь них, надо перепилить и отогнуть два горизонтальных и один вертикальный. Он осторожно провел пилкой по пруту. Раздался скрежещущий звук. На пруте обозначилась щербинка. Пилка закалена хорошо, сталь отличная, а решетка мягкая. Леонид Борисович произвел в уме нехитрый расчет. Получилось: в день по три часа, и все будет в порядке. Но звук? Переполошишь всю тюрьму. Надо место перепиливания обернуть мокрой тряпицей и пилку тоже. И держаться за прут рукой, тогда звук будет поглощаться. Но надзирателю в коридоре может показаться подозрительным, что арестованный все время торчит у окна. Да и наружный часовой обратит внимание. Надо потребовать у директора какую-нибудь книгу.

Леонид Борисович почувствовал, как к горлу подкатывается дурнота, режет глаза. Во рту была нестерпимая горечь хинина. Ничего, ничего... Надо взять себя в руки!.. Удачно, что створки окна распахиваются наружу, а решетка по эту сторону, перед стеклом. Днем он сможет открывать окно; мол, ему необходим свежий воздух, пусть и холодно... Тогда звук пилы будет отчасти поглощаться внешними шумами.

Он стоял у окна, вполоборота. В левой руке — книга, лицо обращено к страницам. А правая, только кисть правой, как будто он что-то раскрашивает, методично водит по пруту. Две минуты... пилка тонет в рукаве, Он переворачивает страницу. И снова — как кисточкой с краской.

Перерывы на прием пищи, на прогулку в глухом, огороженном треугольнике двора (во время прогулки он старается определить, где лучше перебраться через тюремную стену, за какой из шипов на ее гребне надежней зацепить кошку), короткий сон — и снова к окну.

Его бил озноб, захлестывали волны жара, обливал липкий пот. Ноги делались ватными, подкашивались. Сверхчеловеческим усилием воли, в котором концентрировалось все — и жажда жизни, и стремление продолжать борьбу, и закалка всех лет подполья, он заставлял себя стоять у окна. Только бы не потерять сознание. Только бы не потерять!..

Пик приступа миновал. Он почувствовал себя лучше. Только не было силы в руках и кружилась от резкого спада температуры голова.

Хватит ли у него сил, чтобы вскарабкаться по веревке на стену, перевалить через забор?..

В субботу к вечеру были разрезаны уже два горизонтальных прута и он заканчивал перепиливать третий, вертикальный. Чтобы отогнуть их, понадобится лишь несколько минут. Он нажмет всем телом.

Перевернута страница. Пилка выскользнула из рукава. Ж-жик... ж-жик... ж-жик...

Что-то звякнуло. Глазок на двери?.. Он остановился, прислушался. Нет, за дверью, в коридоре лазарета — тишина. Сегодня и завтра — облегченные наряды. Половина служак разошлись по домам. Тихо. Просто сдают нервы.

Он перевернул страницу. Бросил взгляд в окно, на Папуланпуисто, на вышку, и снова: ж-жик... ж-жик...

Дверь разом распахнулась. В проеме несколько человек: директор, надзиратели, еще кто-то.

— Руки! Руки вперед!

«Записка! — обожгло его прежде всего. — Ах, черт!» Он выколупнул из щели записку и неприметным движением выбросил ее в распахнутое окно. Неторопливо, с удивленной улыбкой, понимая, что все пропало, обернулся к ворвавшимся в камеру:

— В чем дело, господа?

— Руки вперед! Отойти от окна!