Ночь не наступит

— Гулять?.. — недоуменно переспросил Антон. — И сколько я так должен болтаться по площади?

— Думаю, с недельку. Потом вернешься и расскажешь.

— Что?

— Если будет что рассказать.

— И это все? — с разочарованием протянул студент.

— На первый раз все. Если же что и случится и, станется, тебя задержит полиция, называй себя, кто ты и откуда и зачем приехал доподлинно, ничего не выдумывай. Кроме, конечно, нашего разговора, сам понимаешь.

Антон кивнул.

— А теперь возвращайся в павильон, а я выйду через эту дверь. Доброго ветра, Антон Владимирович!

Он вернулся домой в смятенных чувствах. Что за нелепое задание — гулять по Эриванской? С таким же успехом он может болтаться и в Питере. Однако же не напрасно именно в Тифлис и о полиции, аресте?.. Что же должно произойти в Тифлисе?

За обедом Антон сказал матери, что хотел бы навестить дядю Гришу. Мать обрадовалась:

— Поезжай непременно, Тони! И Григорий рад будет, и сам проветришься, совсем ты замучился.

Потом она добавила:

— Забегала Лена. Травины уже собираются на дачу.

Он позвонил Лене. В трубке услышал ее дыхание.

— Леночка, утром я еду в Тифлис, ты сегодня свободна?

— Для тебя — да.

— Значит, у Кофейного, в семь? Только не опаздывай!

«Кофейный домик» в Летнем саду был их традиционным местом встреч. Когда он пришел, Лена уже ждала. Он украдкой поцеловал ее, и они пошли к Неве. Его так и распирало сказать ей о таинственном поручении. Антон едва сдерживал себя. Да и говорить было нечего: задание Красина выглядело уж очень несерьезным. Поэтому он болтал обо всем, что приходило в голову, поглядывая на Лену, однако ж так, будто расставался с нею навсегда. Да и мало ли что может случиться в Тифлисе! Очень хитро он подвел тему разговора к декабристам, а от них — к Волконской.

— Помнишь: «И с криком: «Иду!» — я бежала бегом, рванув неожиданно руку, по узкой доске над зияющим рвом навстречу призывному звуку...» Не каждая могла вот так, за мужем, на каторгу, в рудники... А ты смогла бы?

— Зато так благородно и красиво! «По-русски меня офицер обругал, внизу ожидавший в тревоге, а сверху мне муж по-французски сказал: «Увидимся, Маша, в остроге!..» — продекламировала Лена и посмотрела на Антона так, будто только и ждет, когда его закуют в кандалы, и она последует примеру Волконской.

— Можешь уже и собирать вещички! — со смехом сказал он.

Они вышли на набережную. Голубое небо светилось над голубой водой. У Антона стеснило дыхание. Он предложил:

— Давай, Ленок, всю ночь не будем спать? Нынче самые белые ночи! И развод мостов посмотрим.

— Давай! — загорелась Лена.

Они покофейничали на открытой веранде «Аркадии» и не спеша направились к Николаевскому мосту. В одиннадцатом часу было еще совсем светло, и солнечные лучи окрашивали в золотисто-малиновый цвет облака, невидимые ранее в прозрачном небе.

К полуночи совсем стемнело, в десятке шагов трудно было различить лица. Они остановились у парапета. Сзади, со стороны города и Зимнего, всходила выщербленная тусклая луна, а над Васильевским островом небо уже светлело и на нем, желтовато-сером, проступали темные перья.

Ему почему-то ожидалось, что набережная будет пуста — лишь они вдвоем с Леной. Но чем шире занималась за Невой заря, тем больше собиралось народу, и компаниями, и парочками, с гитарами, балалайками, гармонями, будто на демонстрацию. И полотняные кафтаны городовых, белевшие там и сям, наводили на эту мысль. Все ждали часа, когда начнется.

Меж веселого, хмельного люда сновали по набережной торговцы, звонко и растяжно выкрикивая:

— Эх, с коричкой, с гвоздичкой, с лимонной корочкой, наливаем, что ли-с?

— Под-дойди! Медовые, рассыпчатые!

Через мост, торопливо понукая лошадей, проехали на Васильевский последние экипажи. У въезда рабочие перегородили полосатыми шлагбаумами мостовую, у шлагбаумов встали полицейские. Прозвучала команда — и огромные, в полнеба, створки моста начали дыбиться и подниматься, будто сам город воздевал к небу свои ладони.

Тем временем скопившиеся на отдалении за мостом пароходы, баржи с красными и зелеными сигнальными огнями и парусники ожили, засопели, залязгали якорными цепями, заклубили дымами и двинулись меж створ.

Антон, Лена и многие другие пошли по набережной вслед пароходам, ко второму, Дворцовому мосту.

На набережной, у ступеней, которые вели к самой воде, стоял мужик в чапане и зычно провозглашал:

— Миласть-с-судари! Кто желаеть прогулку на веслах под мостами р-раскрасавцами в разводе — до Ал-лександровского и с возвертанием на место! Полное удовольствие за гривенник туда и обратно, миласть-с-судари!

Антон и Лена сошли в просторную лодку. На веслах сидели мускулистые парни.

Гребцы налегли, и за кормой зазвенел, забурлил след, а от носа в обе стороны забугрила волна. От воды веяло свежестью. Антон накинул свою куртку Лене на плечи, а она одной полой прикрыла его. Он повернул голову и поцеловал девушку в висок, у глаза. Кожа ее была прохладная и душистая.

«Может, в последний раз?» — тоскливо шевельнулась мысль, но он отогнал ее:

— Хорошо-то как, Ленок, да?

— Да, — счастливо проговорила она.