Ночь ночей. Легенда о БЕНАПах

Это он, Андрей Родионов, по натуре самый добрый и самый незлобивый малый, подорвал на мине автомашину с тяжелоранеными… И вот он, ОДИН, за всех бешеных изуверов и мстителей погибал в муках распятия… Добровольных палачей издали уже звали камарады, торопили, сокрушались их бестолковостью, медлительностью. Завершали, доколачивали как попало, наспех, — Андрюша уже и не вскрикивал, не звал на помощь. Глаза были раскрыты. В глазах стояли кровь и Небо… Немцы уже бежали (догоняли своих), один из них остановился, обернулся и выстрелил в распятого на воротах. Он не промахнулся — это уже была не месть, а это уже было сострадание.

Вместо молитвы

Повторять и повторять, пока не услышат:…Убивает и калечит на войне всех и всякого: кто воюет и кто не воюет, не об этом речь… А воевать — это непрерывно и сознательно подвергать свою жизнь смертельной (обязательно смертельной!) опасности. Не в случайном порыве, не спасая в последний момент свою жизнь или даже чью-нибудь… А непрерывно и долго, повседневно воевать; а также непрерывно и долго, вседневно и всенощно грозить врагу и наносить ему смертельный урон. Иначе это сделает он — твой враг. И еще: обязательно, все двадцать четыре часа в сутки, нести ответственность за жизнь своего товарища, за жизнь твоего подчиненного, который тебе, тебе лично, это достояние вверил… Не было такого на этой войне, не было… «Не в традиции!» Жизнь одного человека не стоила ничего, группа людей не стоила ничего, людские массы не стоили ничего. А все эти лозунги выдумывали и орали до хрипоты те, кто сам не воевал и боялся, что его туда могут сунуть головой по недоразумению или в наказание.

Воевать, а не «присутствовать в прифронтовой полосе» — была участь тех, жизни которых «не представляют особой ценности», а это и был Народ Великой Страны.

«С ОРУЖИЕМ В РУКАХ!..»

…Участник не сражается — он причастен к сражению. Сражается воин… А погибнуть может и тот и другой. Это норма… Один наносит прямой ущерб врагу, другой способствует этому или наблюдает происходящее через бинокль… А погибнуть и наблюдатель может раньше, чем воин. Тут игра случая. Как говаривала ефрейтор Клава: «Подумаешь, делов-то на три копейки». Она не воевала, а погибла…

«Ну и дела!..»

Взводный сидел на топчане — забился с ногами в угол. Напротив, на втором топчане, — взъерошенный Курнешов смотрел на него, как на утопленника.

— Он вопит: «Сознательный срыв! Умышленная дискредитация!» Он тебе клеит не дисциплинарное, политическое дело, — сообщил он.

— А что он молол при всех… с Германией?!

— Этого разбирать никто не будет. Будут разбирать на составные части тебя… Он требует аннулировать последний наградной лист, присвоение звания и…

— Что, в первый раз, что ли?

— С антисоветчиной — в первый. Он паяет тебе выступление против Приказа Верховного Главнокомандующего! Это трибунал.

В землянку вошел новый ординарец — и тут же выскочил, видимо, сообразил, что не ко времени. Верного Петрулина, как золотоискателя высокой квалификации, срочно отправили домой, на Урал, мыть золото для Родины, в котором Она всегда нуждалась пуще, чем в хлебе.

Раздался стук в дверь.

— Разрешите войти? — показалась голова особенца.

Взводный аж присвистнул от удивления.

— Свистим, братцы, свистим? — откликнулся он сразу.

— Легок на помине, — сориентировался Курнешов. — Садись.

— «Сесть проще простого, вот выбраться оттуда…» — для смершевца это была чрезмерная вольность.

Он аккуратно присел на топчан рядом с Василием и воткнул взгляд в хозяина землянки. Все трое понимающе переглядывались. Взводный скорчил рожу, мол, «вот так вот!»

Уполномоченный попал в хоромину впервые и с интересом рассматривал землянку. Потом сказал:

— У тебя уже один раз было?..

— Было, — ответил хозяин.

— Он ведь и это вспомнит.

— Вспомнит.

— Теперь он не даст тебе выскочить… — сказал особняк и, показалось, как-то очень азартно сказал, словно собирался принять участие в свалке.

Странное дело — взводный все видел и удивлялся: уполномоченный СМЕРШ был от природы, видимо, не плохой малый, во всяком случае старался в батальоне не гадить. Но с годами приобрел профессиональные навыки или привычные вывихи: он одновременно был и охотник, и жертва; он всерьез побаивался офицеров разведки — от них можно было ждать чего угодно, один Романченко чего стоил! А пуще другого он остерегался этого непонятного сборища, которое постоянно собиралось в хоромине («одно название-то чего стоило»). Он все время хотел установить с ними если не дружеские, то хотя бы добрые отношения, а с другой стороны, и он, и они не могли не знать, что уполномоченный этой структуры был обязан неустанно наблюдать за всеми и за каждым в отдельности, ни на час не выпускать их из своего поля зрения. А офицерам это ух как не нравилось. Взводному с его нетерпимостью и амбициями в особенности.

Получается заколдованный круг: «с одной стороны… с другой стороны!..» А тут нужна была информация и помощь самого особенца.

IX «Было и быльем поросло»